Ангел, автор и другие. Беседы за чаем. Наблюдения Генри.

— Он не воспринимал это как флирт, — ответила она. — Для него это благоволение, проявленное к одинокому путнику в чужой стране.

— Думаю, для тебя все обернется очень хорошо, — заметил я. — У него есть все задатки хорошего мужа. Он, похоже, достаточно простосердечный.

— Он мне так понравился, когда я впервые с ним познакомилась! — Она вздохнула. — Все матросы такие беззаботные.

— Советую тебе в будущем излечить его от этого.

— А кроме того, его жена показала себя дурой, уехав и не оставив нового адреса, — добавила Мари.

Тут мы дошли до перекрестка, где наши пути расходились, и попрощались, пожелав друг другу спокойной ночи.

Почти месяц прошел безо всяких новостей. Первую неделю Мари напоминала веселого котенка, но, по мере того как день миновал за днем, все больше нервничала. Потом однажды утром она вошла в зал с таким важным видом, — чего вечером не было и в помине, — что я сразу понял: ее маленькая авантюра развивается успешно. Она подождала, пока в кафе мы остались одни, а это обычно случается в середине дня, достала из кармана письмо и показала мне. Милое, уважительное письмо с сантиментами, которые сделали бы честь и церковному старосте. Благодаря предложениям Мари, за которые он выражал ей безмерную благодарность, — и они доказывали, что она не только добрая и прекрасная, но еще и мудрая, — ему удалось проследить путь миссис Слейт, урожденной Мэри Годселл, до Квебека. После смерти дядюшки из Квебека она перебралась в Нью-Йорк, где устроилась официанткой в ресторане при гостинице, и теперь он ехал туда, чтобы продолжить поиски. О результатах он, с ее разрешения, сообщит в очередном письме. Если он обретет счастье, то благодарить за это будет только ее. Именно она объяснила ему, в чем его долг, и наставила на путь истинный. И много чего еще в том же духе, но по сути ничего больше.

Через неделю пришло другое письмо, уже из Нью-Йорка. Мэри как сквозь землю провалилась. Из гостиницы, в которой работала, уволилась двумя годами раньше, но никто не знал, где нашла новое место работы. И что ему теперь делать?

Мадемуазель Мари тут же села, написала ему ответ, достаточно резкий, на ломаном английском, и отослала письмо вечерней почтой. По ее разумению, он, как это ни странно, не видел элементарного способа разрешения возникшей проблемы. Мэри, и он это прекрасно знал, говорила на французском так же хорошо, как и на английском. Такие девушки, особенно официантки, о чем он тоже мог знать, высоко ценились в Европе. Очень возможно, что в Нью-Йорке существовали бюро по трудоустройству, которые могли предложить ей хорошую работу. Даже она слышала об одном таком бюро, «Братуэйт» на Двадцать третьей улице, а может, на Двадцать четвертой. Она подписалась своим новым именем — Мари Лутьер, добавив в постскриптуме, что мужу, который действительно хочет найти свою жену, нельзя так сразу опускать руки.

Эта идея Мари насчет бюро по трудоустройству вообще и «Братуэйта» в частности оказалась очень плодотворной. Через полмесяца пришло третье письмо. В нем сообщалось, что жена его в настоящий момент не где-то, а в Париже, вот уж, что называется, мир тесен. Она работала в ресторане отеля «Лувр». Мастер Том намеревался прибыть в Париж практически одновременно с его письмом.

— Я хочу сбегать в «Лувр», если ты отпустишь меня на четверть часа, — сказала мне Мари, — и поговорить с управляющим.

Двумя днями позже, ровно в час пополудни мистер Том Слейт вошел в кафе. Он не выглядел веселым, но и не выглядел грустным. Он уже побывал в «Лувре». Мэри Годселл ушла оттуда год назад, но он нашел ее парижский адрес и получил от нее письмо этим самым утром. Он показал письмо Мари. Короткое и не такое уж доброжелательное. Она соглашалась встретиться с ним в семь вечера в Тюильри у статуи Дианы. Он узнает ее по броши из оникса, которую подарил ей за день до свадьбы. Она упомянула про оникс на случай, если он это забыл. Он пробыл в кафе лишь несколько минут, о чем-то поговорил с Мари, очень серьезно и шепотом, и ушел, оставив ей при расставании маленький сверток, выразив при этом надежду, что она будет носить эту вещь в память о человеке, который никогда ее не забудет. Не могу сказать, что он имел в виду, просто передаю вам его слова. Он также подарил мне очень красивую трость с золоченой ручкой, уж не знаю за что. Наверное, просто захотелось.

В тот вечер Мари попросила отпустить ее в половине седьмого. Я никогда не видел ее более красивой. Она отозвала меня в сторону перед тем, как уйти. Ей требовался мой совет. В одной руке она держала опаловую брошь с бриллиантами — его подарок этим утром, в другой — брошь из оникса.

— Мне надеть две или только одну? — спросила она, плача и смеясь одновременно.

Я задумался:

— Сегодня я бы ограничился только ониксом.

,

Примечания

1

Перевод Н. Рейн.

2

Речь идет о Томасе Карлейле и Джейн Уэлш Карлейль, одном из самых знаменитых и несчастливых литературных семейных союзов.

3

Имеется в виду Сэмюэл Джонсон, английский критик, лексикограф, писатель XVIII в.

4

Housfrau — домохозяйка, женщина, живущая только интересами семьи (нем.) .

5

Рассказчик (фр.).

6