толстенной подошве уперты в каминную решетку... Жарить ботинки собрался, не иначе. При моем появлении, он сделал довольно честную попытку встать, но я в зародыше пригасил наметившееся желание: стремительный шаг, лучезарная улыбка, руки ладонями вперед...
— Сидите, сидите сэр! Камины не любят, когда ими пренебрегают, у них от этого портится характер! — Никакой он не лорд и не сэр, этот Пигги Тук, но любит косить под английскую аристократию. У нас в Бабилоне это модное и практически безопасное фрондерство перед властью. Я и сам люблю старую добрую Англию, доминионом которой мы были столько счастливых лет...
Пигги расслабляет седалище и оно вновь заполняет просторное кресло от края и до края, Пигги смеется.
— Да уж, Ричард! В самую точку! Как только начну беситься да волноваться, так он, сукин сын, только и знает, что дымить, да углями стреляться... О! Слышали?
Слышал я, чего же не слышать: стрельнуло поленце. Так держи экран нормально — и не выстрелит никуда, лорд, тоже мне...
— Вы правы. Итак...
— Сперли, суки!
— Опять?
— Опять! Мне нюхать надобно, нюхать, у меня без табаку башка болит и сопли текут. А без табакерки у порошка вкус не тот. Он в ней лежит и настаивается, понимаете, Ричард?
— Понимаю, да.
— Он в ней кондицию набирает, в табакерочке. Я туда всегда кладу два лепесточка лотоса. Два лепесточка, каждые два дня, не больше и не меньше, не чаще и не реже! Она особенная, табакерочка моя. Я думаю, что это горничная. Я сегодня ее допрашивал. Рик, вы бы видели, как у нее глазки бегали...
— Гм... В прошлый раз глазки бегали сразу и у шофера, и у камердинера, а табакерочка нашлась... — Пигги Тук мгновенно надулся, в ответ на мои невинные возражения, и потемнел лицом. Но тотчас же сдулся обратно, ибо я при алиби, то есть, вне подозрения, а табачок из золотой с брильянтами табакерочки — нюхать ему хочется. Ой, какой у него противный рот, когда Пигги раздвигает его примирительною улыбкой...
— Не будем спорить. Рик, вы меня дважды спасали — сотворите чудо еще раз и моя благодарность будет безмерной! — Я уже Рик для него, родной человек...
— Безмерной, — мысленно соглашаюсь я. — Но лишь до момента находки. А дальше в голову спасенного немедленно станут вползать мыслишки о заранее согласованных тарифах, о непыльной, и, в общем-то, недолгой работенке, об условности всех этих привязанностях к собственным порокам, о наглости и жадности всех этих сервисных и охранных служб... Поэтому вслух я говорю иное:
— Благодарность — в пределах тарифа, как договаривались, сэр. Не больше. Но и не меньше. И только по благополучному завершению дела. Рассказывайте в подробностях, не упуская ни мельчайшей детали. Все с самого утра. А лучше — с момента последней понюшки. Вы помните этот момент?
— Помню, как же, отлично помню! Это было перед сном... Нет, я ближе к утру вставал в сортир и не удержался, нюхнул...
— Так, годится. Помните примерное время? Разрешите, я присяду? — Пигги в нетерпении трясет седой головой и я погружаюсь в кресло напротив. Меня ждет подробный, как я и заказывал, рассказ, и главное в нем — не лопухнуться, реагировать в тему.
Полчаса у меня есть — чтобы, во-первых, предаться своим размышлениям, далеким от рассказов Пигги Тука и его дома с домочадцами, а во-вторых — потягаться со своим нетерпением, с помощью методики дзен, ибо у меня душа горит подойти к камину и заглянуть в небольшой проемчик у зеркала над камином, как раз под нарисованным зодиакальным знаком Овна... Подойти и заглянуть, взглянуть... Ах, если бы она оказалась там... Табакерка, табакерка...
— Но почему именно она, как вы думаете, сэр Тоук?
— Биггей, для вас просто Биггей.
— Да-да, простите, все время сбиваюсь. С детства, знаете ли, прививали уважение к состоявшимся людям, к их возрасту и общественному положению.
— У вас хорошие родители Рик, дай им Бог здоровья. На таких и держится наше общество. Так и передайте им от меня. Не забудете передать? — Я развожу руками, сколько позволяет кресло.
— Как можно! Уж передам, не сомневайтесь.
— Потому она, что... Только не смейтесь. Потому что табакерочка — мой талисман, мой чудесный тотем, оберег, как хотите называйте! Но в ней есть волшебные свойства, помогающие своему владельцу! И, вероятно, это кое-кому не дает покоя.
— Кому же? — Пигги перед ответом тоже разводит пухлыми ручками.
— Если бы я знал.
Я поспешно выбираюсь из кресла: нельзя упускать такую удобную паузу, пора переходить к следующему этапу розыска.
— Сэр Тоук...
— Биггей.
— Да, господин Биггей, спасибо. Нельзя ли мне организовать прямо здесь, у камина, рабочее место на часик-другой?
— Безусловно. Все как в прошлый раз?
— Почти. Журнальный или к нему приравненный столик нужен, а бумага у меня в папке, письменные принадлежности тоже. И пусть ваши люди, начиная с шофера, поодиночке ко мне сюда заходят. Камердинер, как старший над слугами, пусть зайдет последним. И еще...
— Да, да? Я сейчас уйду в другие комнаты, я понимаю...
— Ценю вашу деликатность, господин Биггей. Но... у вас в доме по-прежнему рецепту заваривают чай?
— Ах, это!.. Сейчас же он будет вам подан, в любом количестве. Не сомневайтесь: чай и рецепт прежние! Я — человек традиций.
Чай здесь подают неплохой, следует признать. Моя Шонна, в приготовлении этого напитка, никогда, или почти никогда не поднимается до подобных высот. Или, быть может, все дело в молоке?
Эта Элизабет та еще штучка! Почти сороковник ей, а глазки строит — будь здоров!
Странно, что люди ценят в питьевой безалкогольной посуде из фарфора хрупкость и чуть ли ни прозрачность; я лично люблю, чтобы у чайных и кофейных чашек были толстые стенки, чем толще — тем лучше, ибо они температуру держат. Нет, ну если в холодную чашку лить молоко из холодильника и заливать сверху остывшим чаем, то никакие сорты и секреты не помогут, но Элизабет свое дело знает: молоко в кувшиничке — только что с плиты, но уже со снятыми пенками, чашка — она даже пустая — теплая для пальцев... Сам чайник — литра в полтора, не меньше, хорошо температуру держит. Мне столько не выпить, но всегда приятно осознавать доступность и избыточность.
Элизабет вошла в зал не как допрашиваемая подозреваемая, а по прямым своим обязанностям, поэтому она уходит — и я, наконец, остаюсь один на один со своею догадкой, сердце прямо-таки в истерике: напролом бодает грудную клетку!.. И все по пустяку, если вдуматься философски. Забыл упомянуть, что страдалец наш Пигги ушел к себе в спальню, смотреть утренний телесериал. Это я знаю достоверно: челядь мне его обстоятельно застучала по всем параметрам и привычкам. Плохо ему, конечно, без любимой табакерки, но — перетопчется простыми понюшками, пока я сооображу что к чему...
Вот она! В предсказанном, точнее, в предугаданном месте, у каминного зеркала. Теперь можно расслабиться и никуда не спеша вести розыск с допросами... А иначе благодарные зрители не оценят мгновенности подвига моего интеллектуального. «Ой как просто!» — скажут они в первый момент. И немного погодя, уже между собою, с презрительной завистью: «За что им такие бабки платят, дармоедам!..»
Пигги Тук верит не только в волшебные свойства золотой табакерки, устланной двумя лепестками лотоса, он еще заядлый потребитель астрологических прогнозов, а также верует в прицельное коварство хищных шаровых молний... Да. Первый раз я нашел табакерку в его любимой спальне на втором этаже (сейчас он смотрит телик в другой), под знаком Козерога, изображенном на декоративной панельке. Почти сутки искал, в одиночку (был у меня напарник тогда, но он заболел, а потом я и в привычку взял: один работать), и нашел! Сэр Биггей Тоук соизволил потом, собака худая, вспомнить, что он сам ее туда перед
