Украденная невеста

— Нет. Ты останешься здесь.

Она попыталась успокоить его улыбкой.

— Но тебе необходим отдых.

Она уже отдала одну из своих бриллиантовых сережек за корм и постой Сапфира. Потрогала оставшуюся в ухе.

— Неподалеку есть мелочная лавка. Наверняка я смогу купить там хлеба, сыра и немного ветчины. У нас есть на чем готовить? За мою сережку мы получим долговременный кредит.

Серые глаза смотрели на нее подозрительно и удивленно.

— Что происходит?

Она сделала вид, что не понимает, о чем он спрашивает. Он удивлен, что она предлагает свои услуги, заботится о нем. Хотя всего несколько часов назад ненавидела его и не скрывала этого.

— Но я здорова, а ты нет. Ты помнишь, мы всегда раньше заботились друг о друге. К тому же я хочу выйти на свежий воздух.

— Ты… меня презирала еще недавно.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Я не думаю, что когда-либо ненавидела тебя, Шон, и нам не стоит становиться врагами сейчас. Мы с тобой всегда были близки.

Он еще больше удивился.

— Ты… хочешь, чтобы мы остались друзьями?

Она вздохнула. Если она предложит дружбу, примет ли он ее? Она не переживет отказа.

Он не дал ей шанса ответить и снова спросил:

— Так ты простила меня? — Он был поражен.

Она помедлила, колеблясь с ответом.

— Если ты спрашиваешь, простила ли я тебя за то, как ты поступил со мной прошлой ночью, то мой ответ — нет. За это я тебя не прощаю.

Она облизнула пересохшие губы. У нее не осталось злости. И в душе своей она была близка к прощению.

— Я попытаюсь раздобыть нам ужин, Шон. И тебе нужны еще носки.

— Нет! — жестко, тоном, не допускающим возражения, отрезал он.

— Но почему нет?! — с отчаянием выкрикнула она.

— Почему нет?! — крикнул он в ответ. — В городе полно солдат, английский гарнизон стоит на западе Корка.

Она не понимала его горячности, он явно был расстроен.

— Почему ты так боишься за меня? Это тебе надо опасаться, не мне.

— Никому не открывай! Запри за мной дверь. — Он отодвинул засовы и вышел не оглядываясь.

Она выбежала за ним в коридор.

— Чего ты боишься, Шон? Я не понимаю!

У него затвердели скулы.

— Я уже сказал тебе! Ты тоже в опасности. Они обвинят тебя в пособничестве…

Ее напугала его решимость. Я должен защитить тебя, — сказал он вчера.

— Не может быть, — медленно выговорила она. — Меня можно обвинить в глупости и необдуманности поступка, но уж никак не в пособничестве. Мне ничто не угрожает, Шон. Опасности подстерегают тебя.

— Ты и сейчас глупо ведешь себя! Для них — ты вступила со мной в сговор… это измена! Тебя посадят в тюрьму… Ты будешь отвечать за мои грехи! — Глаза его сверкали.

Она испуганно замолчала. О каких грехах он говорит? Интуиция подсказывала, что она нащупала корни его страданий.

— Ты имеешь в виду преступления. Ты не хочешь, чтобы я платила за твои преступления. Но никто не станет пытаться сделать меня преступницей вместо тебя, Шон.

Он отвернулся, его снова била дрожь.

— Я принесу воды. — Он схватил ведро, у двери обернулся. — Запри дверь, Элеонора. — И вышел.

Она задумалась. Слова Шона удивили ее. Шон никогда не был религиозным фанатиком. Она знала, что он верит в Бога, как верят все мужчины и женщины. Но вряд ли он назовет смерть солдат на поле боя, ведь он сражался против них как патриот страны, грехом. Впрочем, она опять думает о Шоне, которого знала раньше, а не о том человеке, в которого он превратился. Он стал жестоким и ушел в себя. Он замкнут, холоден, глаза пустые и часто впадает в ярость. Она не могла не видеть, как он изменился. И все- таки можно было разглядеть в нем черты прежнего Шона, того человека, которого она любила так сильно и преданно. Логика подсказывала, что, если он относит свои преступления к грехам, он совершил нечто ужасное. И это является причиной того, что он изменился до неузнаваемости.

Она не должна позволить своему сердцу смягчиться. Надо узнать, что он совершил. И когда все узнает…

Он внезапно вошел в комнату с водой и окончательно разозлился:

— Ты не заперла дверь!

— Но ты вышел буквально на минуту!

— Не важно… Я сказал — запри! Ты не послушалась…

Она не собиралась с ним спорить и оправдываться. На кончике языка у нее давно был готов вопрос, и он сорвался.

— Почему ты назвал свои преступления грехом?

Он отвел глаза:

— Я оговорился, — и искоса взглянул сквозь длинные ресницы.

— Но я не думаю, что ты ошибся, ты сказал это уверенно.

Теперь взгляд его стал прежним, каким был в начале их встречи, — пустой и ничего не выражал.

Она настаивала:

— Что-то случилось. Ужасное. И с кем-то другим, не с тобой. И это не был солдат. Ты не можешь так себя винить и страдать из-за солдата, убитого в бою.

Он упорно не желал смотреть на нее.

— Не понимаю, о чем ты.

И она поняла, что нащупала правду.

Он шагнул к двери, но она встала на его пути.

Глаза его сердито сверкнули, он хотел ее отодвинуть.

Она не боялась его, во всяком случае, не боялась до такой степени, чтобы отступить и не довести до конца разговор.

— Может быть, нам поговорить, и тебе станет легче, — осторожно предложила она.

— Нет. Я собираюсь достать нам еду и одежду.

— Поэтому ты так изменился? Потому что хранишь в душе глубоко спрятанную тайну, страшную, тот грех, который ты совершил?! — крикнула она.

— Не смей! — Он схватил ее за руку.

Она побледнела. Он понял, что причинил ей боль, и сразу отпустил. Она не отвела взгляда.

— Я помогу тебе, позволь мне сделать это… — прошептала она и, протянув руку, хотела погладить его по щеке.

Он отстранился и выговорил с трудом:

— Ты не сможешь мне помочь… и никто не может… — и выскочил в коридор.

На этот раз она заперла за ним дверь.

Глава 11