– Опасно… боги, боги!.. Это Пригорья, дружок. Вон там, уже за теми перелесками, Плоские Пригорья начинаются! Что, не слыхал про такие? Опасно… Давай за сушняком, а я пока следы разберу… Угу!.. Забавно… Иди, иди, собирай, это я сам с собой разговариваю…
Снег был изрядно удивлен итогами осмотра: нет, он не забыл наложить круг охранных заклятий, очень мощных и болезненных для любого, кто имеет наглость или неосторожность незваным нарушать чужой покой… В том, что сахиры подкрались и напали, нет ни малейшей тайны, ибо к их приходу круг был разомкнут, заклятия порушены, а сделал это никто иной, как сей простодушный увалень Хвак… Не такой уж, кстати говоря и увалень, если столь убогим куском полусырого железа, которое по ошибки нарекли секирою, он прикончил двух сахир!
– Слушай, Хвак…
– У… ум… Угу? – Хвак торопливо прожевал хвост вяленой ящерицы и оборотил счастливое лицо к собеседнику.
– Ешь, не давись. Я вот что подумал… Уже стемнело, все равно делать особо нечего, спать вроде бы рано, читать ты не умеешь… Я бы хотел исследовать твою ауру. Ты не против?
– Чего сделать? – переспросил встревоженный Хвак.
– На ауру на твою взглянуть. Аура – это… такое невидимое… сияние, которое испускает каждое живое существо на земле, живое или приравненное к оному. Скажем, у демонов тоже есть своя аура… И у богов, если они, конечно, того хотят, и у животных, и у тебя, и у меня. И у всех – особая, только им присущая. Ученый или жрец, глядя на такую ауру магическим зрением, способен многое увидеть или разгадать, если он, конечно, не обманщик, а настоящий знахарь или мудрец. Так ты не против? Это не больно и безо всякого колдовства в твою сторону, я даже тебя не коснусь. А, Хвак?
– Ну… ладно. – Ужин закончился, теперь можно было бы и поспать, спиною поближе к теплому костерку, но неудобно огорчать отказом хорошего человека. – Я не против. А чего в ней такого, что вы захотели… ну… эту…
– Ауру.
– …ауру посмотреть?
– Объясняю. В прежней жизни я был сударем, как ты правильно заметил, и военным человеком. Воевать – это была моя главная привязанность в жизни и, одновременно, ремесло, с помощью которого я зарабатывал на кусок хлеба. Однако, я не чурался и точных наук, и чем далее, тем сильнее увлекался поисками нового знания, читал свитки, проводил опыты, придумывал заклинания… Считается, что я довольно неплохой колдун, впрочем, как и воин. И в качестве колдуна я всегда был способен наводить морок, угадывать погоду, сплетать мощные и красивые заклятья. Одно из этих заклятий – я его сам придумал и назвал «Дом-кольцо» – предназначено защищать в походе мое уединение, мою безопасность. Всяк, от животного до демона, пытающийся проникнуть внутрь этого кольца – имеется в виду, когда заклинания уже наложены и вступили в силу – почувствует некие неудобства, а буде упорствовать в своих намерениях, то и нешуточную боль, и ужас, и иные, весьма неприятные ощущения. Вот ты – что почувствовал, когда к моей стоянке подходил?
– Это… думаю: сейчас как швырнут ножом! Ну, я и запел, чтобы видели, что я не враг и не подкрадываюсь…
Снег внимательно смотрел на Хвака, явно ожидая продолжения скупому рассказу, и Хвак растерялся, не в силах вспомнить что-то еще такое важное…
– Ну… голод еще почувствовал. Но я давно есть хотел.
– М-да. Исчерпывающе. Сахиры ни за что не проникли бы за препоны моего заклятья, когда бы ты, спеша на запах похлебки, не разрушил его своим толстым брюхом. Но ты, во прах обратив искусно и тщательно составленное заклинание, сам этого даже и не заметил! Обуревавшее тебя желание пожрать – не в счет, оно, по-моему, тебе присуще как сопение и неотъемлемо от твоего бытия.
– Нет, я сыт. Ну… можно было бы, конечно, еще хвостик…
– Хвостик – утром, на завтрак. Итак… Отсядь на полтора шага во тьму, дабы я мог вклиниться между костром и тобою, дабы свет огня не мешал мне осматривать… во-от, хорошо… а я… У-у-ух! Ц-ц-ц…
– Что… что такое???
– Ничего страшного, сиди смирно. Поменьше ворочайся, не то черту заденешь – опять нам все порушишь, на ночь глядя… Просто я был неосторожен и слегка ушибся своею аурой об твою, вот и охнул. О, и еще одно, да премилое! На тебе висит, друг мой многомясый, два мощнейших проклятья – и оба «смертные»!
– К-как… за что!? – Хвак, памятуя о том, что надобно сидеть смирно, завозился на месте, притянув ноги поближе к туловищу, попытался рассмотреть – что там такое ужасное на нем висит…
– Не косись, не увидишь. Висит – это такое образное выражение. На деле же – тот, кто крепко возненавидел тебя в свой смертный час, соткал проклятие – и теперь оно вплетено в твою ауру, слилось с нею.
– Ого! Ой… А за что меня так?
– Ты меня спрашиваешь???
– Да, – ответил Хвак, простодушно надеясь, что пожилой и премудрый человек сейчас все ему объяснит и от всего избавит… То есть – от всего плохого избавит.
– Гм… Подозреваю, что именно ты стал причиною этого самого смертного часа для каждого из тех двоих, а уж они тебе отдарились, в меру их ненависти и сил. Кстати сказать, ученые давно подметили, что даже у малых сих, у простецов, испитых беспорядочной жизнью и грехами, предсмертные заклятья удаются чаще обычных и получаются весьма и весьма сильными. Любопытное наблюдение, не правда ли?
– Д-да… н-не знаю…
– Вот это вот – уж не пойму, первое оно или второе – совершенно очевидно принадлежит пожилому человеку… я бы предположил, что женщине…
– Какой еще женщ… А!.. Небось, Хавроша! Так там я не виноват! Ведь как дело было: она сама первая меня подкараулила…
– Потом расскажешь, потом, не отвлекай… Поразительно! Так ты ничего не чувствуешь от этих заклятий-проклятий? Когда ходишь, сидишь, ешь, пьешь? Особенно когда спишь – кошмары не мучают?
– У-у!.. – Хвак виновато пожал плечами. – Ничего не чувствую. Пить иногда хочу. И есть.
– У тебя претолстая кожа! Это тоже образное выражение, не принимай его прямо… Подобную телесную и аурную мощь я, пожалуй, никогда в своем долгом и богатом опыте… Был у меня один друг среди смертных, который, сам не обладая колдовством, также мог проходить невредим сквозь чужую магию, как тургун сквозь паутину… маркиз один… Впрочем, в таких делах все изначально непредсказуемы – судари и рабы…
– А я свободный человек! Я не раб!
– Да знаю, знаю… Все, я закончил, отдыхай. Посмотрел я на твою ауру, так и сяк ее повыстукивал… Не возражаешь отварчику на ночь попить? Тем временем, про эти заклятья объясню, сам тебя послушаю с превеликим любопытством. Попьем?
– Неплохо бы.
Снег заварил в котелке пучок сухих трав, из дорожных припасов, себе достал небольшой роговой кубок, а для Хвака нашел тут же в траве и ловко свернул вместо кубка нечто вроде воронки из пожухлого листа рогари.
– Старайся пить из одного положения: куда первый раз губами приник – оттуда и подглатывай, а то я заклятье непрочное наложил, расползется твой кубок и кипятком тебе прямо на портки… Если же заклятье усилить – вкус извратится, пить невозможно будет. Как ты так путешествуешь – без плошки, без кружки? Словно голытьба какая!.. Уважать же себя надо.
– Да… Я это… куплю… потом…
– Угу, всегда потом… Так ты что-то начал рассказывать про какую-то Хаврошу? И вообще – мне было бы весьма поучительно тебя послушать: кто ты, что ты, откуда такой взялся?..
Первый раз в жизни Хваку встретился собеседник, готовый слушать то, что говорит Хвак, да еще и без хитростей, без коварства… И Хвак разговорился. Все, что было у него на душе – все без утайки выложил! Поначалу, с первых-то слов, он как бы надеялся, что почтенный и многомудрый Снег, выслушав его, немедленно все разъяснит и от всех досад избавит, а потом увлекся и уже без задних мыслей рассказывал…
