– Погоди, Ларро! Ничего такого я и не… я… меня… больше всего удивляет даже не то обстоятельство, что он сумел… лишить равновесия меня и нашего Чимборо, а то, как ты хладнокровен, братец, то, насколько ты нынче спокоен и невозмутим. Не мне… и никому другому из нас не учить тебя ярости, бешенству и гневливости, но сегодня ты холоднее самого Варамана, который и тут поленился придти на нашу встречу. В чем тайна твоей выдержки, Ларро? И почему ты в последнее время то гол, то в латах по макушку, то лыс, то космат?
– Попробую ответить, но только на один из твоих вопросов. Выбирай – на какой, о выдержке, или о прическе?
– На тот, что про выдержку.
– Во-первых, я Матушку боюсь, люблю и почитаю, Это – во-первых, и в главных. А во-вторых… Впрочем, достаточно.
– Нет уж, нет уж! Дорогой брат, мы все разделяем любопытство, вслух проявленное Уманой. Что – во- вторых?
– Будь по-вашему. Если он действительно приемный Матушкин сын, подло будет лишать жизни одного из… своих. Мы ведь не люди какие-нибудь.
– Ну, это уж очень тонко. Нет, Ларро, ты бы не был столь невозмутим, если бы не сидело в тебе нечто еще. Назовем его: «в-третьих». Итак, братец?
– Ты моя самая любимая сестрица из всех, дорогая Тигут, от тебя ничего невозможно укрыть! Есть у меня одна мысль, которая позволит нам оставаться всепослушными матушкиными детьми, но в то же самое время…
– Продолжай же скорее! Мы его, все-таки, съедим?
– Нет, Умана. Во всяком случае, я не ем падаль, предпочитая живое и свежее. Сделаем так, чтобы он сам, чтобы он на своих ногах убежал от жизни своей, или разума своего.
– Как это?
– Пусть он сам себя доконает, уничтожит свое телесное или душевное здоровье. В последнее время, признаюсь вам, дорогие мои братья и сестры, мне изрядно прискучил наш «домашний» шут. Подарим его Хваку… вернее… подарим Хвака ему.
– Ух, здорово! А что это значит? Как это?
– Это просто, премудрый ты наш Чимбо, настолько просто, что даже и ты – пусть и не сразу – все поймешь… Джога! Повелеваю тебе слышать, видеть и осязать сущее окрест. Итак, Джога!
– Слушаю, повелитель!
– Ко мне! – Бог Ларро протянул перед собою левую руку, ладонью вверх и разноцветный огнь, до сего мига бесшумно плясавший над пустым очагом, прыгнул на поставленную ладонь. Только теперь он уменьшился до размеров дубового желудя.
– Хвак!
– А?.. Чего?..
– Как ты мне отвечаешь, пыль вонючая? Перевернись, ляг на спину. Так и лежи, не шевелясь. Помни: шелохнешься – зарублю. Понял меня?
– Да.
– Джога!
– Слушаю, повелитель!
– Пред тобою смертный, по имени Хвак. Представься смертному. Без титулов, основным именем.
– Я – демон пустоты и огня! Я шут богов! Мое имя Джога!
– Джога, тебе нравится эта смертная оболочка?
– О, да, повелитель! Мне любая нравится, слишком уж давно я…
– Молчи, дрянь, на один мой вопрос надобно давать один краткий ответ: да.
– Да, повелитель!
– Выражая общее наше мнение, хочу подарить тебе вольную. Не навсегда, разумеется, всего лишь на некоторое, надеюсь, не очень большое время. Ты в вечном рабстве, но теперь у тебя будет свой раб. Можешь наслаждаться. Сумеешь перебраться из этого тела в иное, но не раньше, чем до конца истратишь прежнее – вольная твоя продлится… Все понял?
– О, да, повелитель!
– Доволен ли?
– Да-а-а-а, повелитель!!!
– Хвак… Хвак!
– Чего?
– Нет, этот болван неисправим. Открой рот пошире.
– Зачем это?
– Добровольно… и широко… открой… рот. Если, конечно, хочешь жить!!! Жить хочешь!?
– Да.
– Тогда не болтай лишнего и открывай рот. Проглотишь этот огонек и он поселится в тебе, будете вдвоем век коротать. Не бойся, это ненадолго. Либо ты сделаешь сие добровольно, либо умрешь немедленно, клянусь мечом! Сроку на раздумья – один вдох и один выдох! Принимаешь???
Хвак задержал дыхание, чтобы успеть подумать, но, как назло, ни одна мысль не хотела приходить в измученную ужасом голову… Раз клянется – значит нерушимо.
– Принимаю.
– Добровольно?.. Я тебя спросил: добровольно???
Хваку показалось странным, что бог спрашивает согласия у него, у простого смертного, однако некогда было думать: он зажмурился и кивнул.
– Добровольно.
И словно расплавленной сталью плеснуло ему в губы, обожгло язык, гортань и легкие…
Чужой и лютый смех родился в Хваковой голове, разросся до хохота, перешел в оглушающий рев…
– Раньше я был рабом, а теперь у меня есть ты! Как тебя зовут, раб, повтори?
– Я не раб, – прошептал одними губами ошеломленный Хвак, – я свободный человек…
– Был свободным! А ныне раб! Смейся!
– Зачем это? – опять попытался возразить Хвак, но вместо этого вдруг приподнялся на четвереньки, хлопнул что было мочи кулаками по вытоптанной траве и захохотал. Но – нет – это был не его смех, а какой-то такой…чужой… Плохой!..
Хвак стиснул, было, челюсти, а они разжались, послушные чужой воле, губы вытянулись далеко вперед и округлили рот: Хвак замычал громко, словно бы подражая голодной ящерной скотине и побежал, по- прежнему на четвереньках, куда-то вперед… Боги расступились, пропуская, но никто из них не смеялся.
– Ну, что Джога, вопрошу еще раз: доволен ли подарком?
– О, да, Великий Повелитель Войны! О, да! – Хвак оборотил в сторону бога Ларро голову, затем, в нелепом прыжке развернулся весь, лег на брюхо и пополз к его ногам. Хвак понял, что сейчас его заставят лизать эти странные, собранные из мелких железных колечек, сапоги.
– Верно. Будешь слизывать пыль с поножей повелителя! – прозвучало у него в голове. Однако, полизать божественные ноги Хваку так и не довелось.
– Радуйся же, Джога, развлекайся, а нам пора удалиться.
Ток! – в воздухе прозвучал еле слышный хлопок – и больше нет никого на поляне, кроме Хвака, и даже пыль не поднялась.
– Засмейся же еще, раб, возблагодари меня во всеуслышание! Меня, твоего неизбывного властелина Джогу!
Хвак встал на колени, губы его разлепились сами собою…
– О, великий пове… Не-е-ет! Тьфу! Не буду!
– Будешь.
– Нет!
– Будешь.
– Не бу… – Все эти препирательства Хвак произносил вслух, словно сам с собой разговаривал, а последние слова прервались от удара кулаком в губы – сам же себя и ударил…
