Джоффри Гарольда Кастора Маккензи и его родителей, и ее мать плакала в трубку, а отец сказал, что очень гордится ею, и чуть позже Оливия снова унеслась прочь на гребне волны с сыном на руках.
Она выполнила свой долг. Теперь ей хотелось одного — остаться наедине со своей маленькой семьей, Стюартом и малышом Дэнни.
ГЛАВА 18
Аннабел по-детски восхищалась законченным домом.
— Мне так нравится убранство — в нем чувствуется свой, особый характер. Должно быть, стоит целое состояние… Замечательно! — говорила она, окуная голову в плечи, как робкая черепаха. — И эти прекрасные деревянные панели! — Ее рука приласкала полированную дубовую стену гостиной. — И эти восхитительные китайские шелковые обои, и эти кресла — эпохи Якова I, если не ошибаюсь? — Она завистливо вздохнула. — Вы сотворили чудо из этого старого амбара, Оливия!
Спасибо фирме, думала Оливия. Да, реставрация обошлась в целое состояние, но наконец старая софа отправилась на помойку и дом стал таким, как ей хотелось. Она испытывала облегчение, очень похожее на то, которое наступило после родов.
Стюарт сказал:
— Надо устроить вечеринку.
— Зачем? — сосредоточившись на экране компьютера, сдержанно ответила Оливия. Он отошел, шатаясь вокруг, как брошенный щенок, в тенниске, джинсах и кроссовках.
— Согреть дом — в знак того, что он готов. — Стюарт снова возник на границе ее внимания.
— Дом сам по себе был уже давно готов. Это твои дурацкие идеи насчет бассейна и всяких безделушек сорвали весь график.
— Ну, тогда в честь крещения Дэнни.
— Дэнни крестили три недели назад.
— Я говорю о настоящем крещении.
— Все и было по-настоящему.
— Сельский обряд, Оливия. Вряд ли кто-нибудь еще знает, что у нас новорожденный сын.
— Все знают.
— Аннабел как крестная мать, Бэрди как крестная бабушка, Оуэн и Данкерс как крестные отцы — и это все?
— Мэгги и Гарри были здесь.
— Да, но не родня с моей стороны.
— Твои отец и мать были тогда слишком заняты, вспомни, Стюарт! Или ты имеешь в виду свою бывшую жену?
— Брось Оливия!
И он опять ушел. Однако вскоре, как беспокойный кот, вновь прокрался в ее домашний офис с тарелкой бутербродов и чашкой кофе.
— Спасибо, дорогой! — сказала она.
— Хочешь чего-нибудь?
— Не поняла?
— Я принес это для себя — но если ты тоже хочешь, я и тебе принесу…
— Неважно… — Она продолжала печатать, полностью сосредоточившись на работе.
— Милая, — сказал он, хмурясь над своим самодельным, запоздалым завтраком, — похоже, что в эти дни мы так и не сможем поговорить друг с другом.
— Ммм?
— Ты знаешь, что сейчас — воскресное утро?
— Да.
— По воскресеньям мы привыкли завтракать в постели.
— Ланч и чай — тоже в постели, — пробормотала она.
— Оливия!
Она нажала клавишу «Запомнить» и повернулась к нему на вертящемся стуле. Он был скучный и разочарованный, что-то у него было на уме.
— Что, дорогой?
— Ты знаешь, что!
— Стюарт, я не умею читать мысли!
— Нет, я все-таки думаю, что это ты — издательский магнат! Черт побери, Оливия, неужели нельзя прерваться? Воскресенье — нерабочий день!
— Ой, нет. Мне надо работать, пока можно, на «Лэмпхауз». Дэнни требует столько внимания! А я не могу бросить все, когда уже столько сделала, чтобы сохранить издательство на плаву. Может, ты и не заметил, но мы еле держимся, и никто не знает, когда мы пойдем ко дну. Мне нужно, по крайней мере, поддержать уровень продаж продукции «Лэмпхауза». Я должна сохранить хотя бы внешний контроль, пока я не вернусь в офис, знать, что происходит с фирмой, а единственный способ для этого — держать пальцы на клавишах компьютера!
— Это так важно, что ты не можешь оторваться даже в единственный день, когда мы вместе?
— Если бы ты не играл в Мидхэрстском гольф-клубе по субботам, мы могли бы быть вместе и в этот день, Стюарт! Так что не зли меня, я и так на пределе!
— Как это — на пределе?
— Финансовые итоги «Лэмпхауза» к первому апреля; весенний список издаваемых книг; налоговые обязательства издательства; права на продажу; уступка прав на переводы; лицензии, агентства, европейский рынок… Продолжать? Конечно же нет, мой дражайший муж знать не желает о настоящем руководстве, он представительствует! По душе тебе или нет, но я — «рабочая лошадка». Мне нравится знать, чем занят мой персонал, куда мы идем, с чем придет «Лэмпхауз» на книжный рынок в следующем году — вот почему я на пределе, Стюарт!
— Черт бы побрал этот «Лэмпхауз»!
Она посмотрела на него с крайним изумлением. Стюарт редко прибегал к таким выражениям, обычно его оружием был тонкий сарказм и умение выставить оппонента дураком.
— Знаешь, Оливия, мне уже осточертело твое пренебрежение. Прошло пять недель с… его рождения. Если тебя занимал только Дэнни, я бы смирился, но ведь это не так! Тебя больше занимает только «Лэмпхауз»! Ты начала пренебрегать мной еще до рождения Дэнни, и наша семейная жизнь пошла вкривь и вкось. А теперь — Дэнни надо кормить, Дэнни плачет, Дэнни описался… На самом деле твоя вечная занятость не имеет ничего общего с Дэнни. У него хорошая, надежная няня, он никак не вторгается в нашу жизнь, а «Лэмпхауз» забирает у тебя слишком много сил и времени, а Дэнни — это отговорка! В конце концов, если тебе так уж неймется вернуться на работу, возвращайся, но не обвиняй Дэнни! И не вини меня, что я не кручусь около тебя!
Он пошел искать резиновые сапоги, чтобы помочь Энди Графтеру вскапывать склон в отсутствие горного экскаватора.
Оливия безучастно смотрела на экран компьютера, чувствуя полную беспомощность. Аннабел права. Мужчины думают только о сексе, а не о нежном любовном компромиссе! Стюарт не говорил об этом прямо, но все его нарекания касались секса. Его раздражало, что теперь он значил для нее гораздо меньше. Пусть у них появился ребенок, пусть его по ночам надо кормить и менять пеленки, пусть днем она нервничает, пытаясь разгрести завалы офисной работы, — его заботят лишь собственные физические потребности. Он ревнует ее к Дэнни, ревнует к «Лэмпхаузу» — ревность к чистом виде.
Ладно, черт с тобой и твоей ревностью, Стюарт, свирепо подумала она. Ты бы лучше вспомнил, сколько раз оставлял жену куковать в одиночку только потому, что этого требовала корпорация «Маккензи, Нью-Йорк, Торонто»!
