После первой порции тепловатой водки я почувствовал, что летний жар никуда не исчез. Невидимой волной он плавно затекал все это время на кухню и теперь вдруг навалился на меня, выдавливая из тела обильные капли пота.
Пока мы опустошали консервы, запивая их водкой, за окном стемнело-таки. Убрав со стола и закурив по вечерней сигарете, мы условились за ночь написать по репортажу. Я прилег в соседней комнате на матрас и тут же провалился в небытие. Колчин принялся за работу на кухне.
Глубокой ночью Сашка меня разбудил. За окном вовсю веселились боевики. Они выли, стреляли, кричали «Аллаху акбар». С блокпоста шмаляли в ответ и посылали их на… В общем, каждый был занят своим любимым делом и отдавался ему всей душой.
Стоя на четвереньках в прихожей, мы снова обсудили план работы, и я поковылял на кухню. Колчин ушел в комнату. Ночь за окном содрогалась от выстрелов. Гуляли туда-сюда ниточки трассеров.
Я поднял голову так, чтобы видеть по-над крышкой стола, чтобы моя макушка не маячила из-за подоконника, и принялся марать тетрадные страницы. Репортаж, блин! К рассвету закончил — начерно. С первыми лучами солнца успокоились и боевики.
Все так же на четвереньках я вернулся в комнату и завалился спать. В восемь утра открывался следующий раунд переговоров.
Мы успели заскочить в Территориальное управление и начитать по телефону свои тексты. Кстати, местные работники всегда очень зорко следили за тем, кто и что передает. И во избежание конфликтов самые жареные или противоречивые факты журналисты приберегали для дома, где тебя не станут хватать за майку с криками: «Что ты там, бля, передаешь о нашей доблестной работе?!» Или: «Ты что же это, говнюк?! Не веришь в наши мирные порывы, сука?»
Толпа горожан, боевиков, федералов, журналистов собиралась перед домом ОБСЕ раньше, чем прибывали участники переговоров.
Сначала приезжали военные, переговорщики. За ними под охраной боевиков и двух БМП федеральных сил появлялись Масхадов, Удугов, Яндарбиев.
Бывал неофициально брат Шамиля Басаева, Ширвани. Мы частенько видели его в толпе боевиков. Как-то подошли к нему и попросили посодействовать в интервью с его братом. Что тот думает о переговорах? Ширвани посмотрел на нас и сказал:
— А может быть, вы агенты ФСБ?
Мы только руками развели. Оправдываться? Так он нам все равно не поверит. Решили не приставать к нему и заняться тем же, что и все, — ожиданием результата.
Под палящим солнцем, на свободном пространстве между толпой и двором, где сидели переговорщики, мы общались с коллегами журналистами, делились новостями и просто болтали на всякие житейские темы.
Какой-то боевик привез из своего сада огромный пакет спелых персиков, угощал всех встречных.
У забора сидели солдаты. Один из них кемарил с пулеметом в руках. К нему подсел общительный местный, начал что-то втирать про свою тяжелую жизнь: как он сидел в тюрьме, как он вернулся в республику, потом сидел при Дудаеве, но тот всех зэков выпустил…
Солдатик спал-спал, потом приподнял голову и заявил измученным голосом:
— Да вас вообще всех перестрелять давно надо… — и снова погрузился в знойный сон.
Общительный местный мгновенно исчез.
В полдень во дворе дома переговоров все зашевелилось. Движение передалось всем, кто ожидал снаружи. Появились какие-то уполномоченные с заявлением: стороны собираются отобедать… прямо здесь во дворе, под тенистым навесом.
Новость рукоплесканий среди журналистов не вызвала. Мы тоже не прочь бы отобедать. Да хрен где найдешь! Отлучаться нельзя. Вдруг чего произойдет в это время?
К толпе вышел некто из чеченской делегации. Толпа подалась вперед. Цепочка боевиков еле держала натиск. Переговорщик что-то сказал по-чеченски. Видимо, важное — толпа ринулась к нему послушать поближе. Оцепление не выдержало напора. Чтобы угомонить сограждан, один из боевиков выдал поверх голов длинную очередь из пулемета. Толпа отхлынула назад.
Оратор взобрался на грузовик и стал говорить на чеченском. Знакомые журналисты перевели. То, что мы услышали, не обрадовало. Оратор утверждал, что русские скоро уйдут. Земля будет гореть у них под ногами. И вообще всем им скоро кранты, кабздец и секир башка в придачу. Так что смелее в бой, товарищи «аллахакбаровцы».
Толпа возликовала. Мужчины составили круг и неистово затанцевали зикр. Поодаль монотонно били в барабаны товарищи из «Хари Кришна». Все это сливалось в один невероятный гул.
А мне представилось, как хорошо сейчас переговорщикам. Сидят в тени. По столу с белой скатертью пляшут солнечные зайчики. А они пьют прохладный шипучий нарзан и ведут неспешные беседы о мире, о прекращении огня и прочих радостях окончания войны.
5
Вечером мы решили устроить себе богатый ужин. Купили по две палки шашлыка из баранины с щедрой горкой кисловатого лука. Уличные торговцы отоварили нас краснодарским кетчупом, бычками в томатном соусе, огурцами и помидорами. Из-под полы продали два пузырика водки. Причем нам достался какой-то редкий сорт. В том смысле, что о такой марке мы никогда и не слышали. Но в нашем ли положении морщиться и выбирать? Не в супермаркете!
Раскидав на столе припасы, мы уже потянули руки за шашлыком. Да так и застыли. Кто-то постучался в дверь. Тихонько так, типа шебуршания… Гостей мы никогда не принимали. За окном уже густели сумерки. Это значит, что город плавно уходит под власть боевиков. Всякое движение по улицам прекращается. Все БТРы, БМП давно уже в укрытии. Блокпосты, комендатуры, воинские части и временные отделы внутренних дел занимают круговую оборону. Кто не успел вернуться в свое подразделение, остается в гостях на ночь. А тут — стук в дверь.
Я на цыпочках, всячески соблюдая шумомаскировку, подкрался к двери. Мы с Колчиным переглянулись. Кто бы это мог быть? Боевики? Те не стали бы стучаться, а просто выбили бы дверь и повязали нас. Мы ощутили полную беспомощность. Оружия у нас нет. Даже приличного ножа и того нет. Звать на помощь бесполезно. Никто и не пошевелится, даже если услышит наши предсмертные вопли.
Глазка на двери, конечно же, не было. Да и на кой он нужен, если электричества нигде нет и лестничная площадка утопает в темноте!
— Кто там? — спросил я и на всякий случай сразу сдвинулся за стену, возле двери. Если начнут стрелять, то не попадут.
— Вяземский! Григорий Алексеевич! — Бодрый голос, выговор явно московский. — Хотел бы с вами поговорить.
— Не самое лучшее время, господин Вяземский.
— Вы журналисты? — уточнил голос.
— Да.
— Тогда чего бояться? Я тоже! Ну где-то… Ваш земляк, так сказать. Полагаете, москвичи страшнее боевиков?
Боевики и грабители не столь витиеваты. Я открыл дверь.
— Григорий Алексеевич Вяземский, — еще раз представился гость. — Профессор.
Пожал мне и Колчину руки и вручил по визитке. Мы остолбенели.
Он заглянул на кухню, потер руки:
— Ага! К ужину поспел!
Уселся за стол. Налил себе водочки, взял палочку шашлыка и посмотрел на нас:
— Так и будете стоять в прихожей у двери?
Он вел себя так, словно ему давно знакома наша квартира и он вернулся к себе домой.
Мы с Колчиным сели за стол. Грозный уже замер на комендантский час. То тут, то там на улицах постреливали по подозрительным теням. Но мы из опыта знали, что боевики начнут свои атаки на блокпосты после полуночи, когда ночь станет совершенно чернильной.
Мы с Колчиным разлили водку по чайным чашкам.
Григорий Алексеевич терпеливо нас ждал, держа свою порцию на весу:
