Так что все они — мать, сестра и отец — как будто забыли о существовании новорожденной, и долгое время никто не знал даже точную дату ее появления на свет. Я помню, в тот день, когда мы пришли с визитом в больницу, нам даже не показали малышку, хотя мне так этого хотелось. Поэтому, как только представилась возможность, я пробралась в их квартиру — она вечно стояла нараспашку, — чтобы посмотреть на младенца. Сестра Марии, Джекки, очень плохо относилась к ней, проявляла полное равнодушие к плачущему ребенку. Мне же было ужасно жаль девочку, и я решила, что всегда буду защищать ее от… да-да, от сестры и матери. Все равно мать потом всю жизнь открыто предпочитала старшую дочь, называя ее красавицей, а младшую — дурнушкой. Но они не видели, или не хотели видеть, какой милой всегда была Мария София, в то время как у Джекки полностью отсутствовала какая-либо грация.
Я играла с маленькой Марией и никогда не забывала сказать ей, что она моя любимица. Мы еще больше сблизились с ней после того, как она попала под машину Ей было всего пять. Пытаясь догнать сестру, бросившую ее на другой стороне дороги, Мария перебегала перекресток в самом центре Манхэттена. Проезжавшая машина сбила ее и проволокла несколько метров, прежде чем люди закричали и остановили автомобиль.
Двадцать два дня Мария пролежала без сознания, а потом пришла в себя — настоящее чудо! Это событие навсегда оставило след в ее памяти. Уже будучи взрослой, Мария рассказала, что, находясь в коме, застыв между жизнью и смертью, она слышала странную музыку…
Прошли годы. Было все: огромный труд, неминуемые жертвы, успех и слава, любовь и боль. Все лучшие сцены мира, самая изысканная публика у ее ног. Она стала считаться одной из лучших оперных певиц мира, настоящей дивой. Ее называли богиней. Впрочем, тигрицей тоже — за необузданный темперамент.
Это продолжалось до тех пор, пока 2 января 1958 года в Римском оперном театре (в городе, который Мария обожала) судьба не бросила ей вызов. В тот торжественный вечер театр был переполнен: там собрались знаменитости со всего мира, представители власти и общественности, богачи и, самое главное, поклонники, ожидавшие лишь ее — диву и богиню.
Мария София не боялась роли, которую ей предстояло сыграть. Она исполняла эту партию чаще прочих и сейчас уже чувствовала себя Нормой, царицей друидов. Наступил момент выхода на сцену, и она, как обычно, сжала в руке золотой серп, посвященный богине Луны. Серпом она срезала волшебную омелу в ночь Самайна, когда мир умирает и рождается, когда небо и земля, живые и мертвые начинают разговаривать друг с другом. Чтобы подняться на сцену, Мария должна была пройти по длинному проходу. О нем знали только певцы и воспринимали этот коридор как символ рождения на свет, выход из материнского чрева или же, наоборот, как свет в конце туннеля, по которому мы летим в момент смерти. Но в этот раз в конце коридора у Марии возникло странное ощущение, будто все силы разом покинули ее. Пришлось совершить огромное усилие, чтобы заставить себя выйти на сцену.
Она пропела почти весь первый акт с благоговением настоящей жрицы. И вдруг почувствовала опасность. В темноте зала она увидела сверкающие глаза, смотрящие прямо на нее. Это был нечеловеческий взгляд — взгляд хищника. Она попыталась взять себя в руки, но эти глаза приближались и приближались к ней — глаза тигра. Марии казалось, что ужасный крик должен вырваться из ее груди, но, как в самом страшном кошмаре, ее голос исчез. Она почувствовала, что погружается в странное состояние — ей хотелось раствориться во вселенной, быть растерзанной этим тигром, стать его частью. Потом все исчезло. Она не могла сказать, сколько это длилось. Публика в тот момент не существовала для нее. Потом кто-то осторожно увел ее. И как только она оказалась вне сцены, экстаз перешел в ужас. В ужас, что это ее конец.
Однако должно было пройти еще много времени, прежде чем закончилась эта голгофа. Марию ждали новые испытания, и она должна была противостоять им — разбитая, лишенная творческого подъема, навсегда утраченного в ту ночь в Риме. Разумеется, она еще выступала, но уже никогда больше не была собой. Поэтому момент, когда ее сердце остановилось — в 13 часов 30 минут 16 сентября 1977 года, — стал для Марии настоящим освобождением. Она увидела сверху свое тело. Почувствовала себя невесомой, совсем как в те дни, когда она еще могла петь. Возможно, на миг вспомнила свою самую большую любовь — человека моря, который разбил ей жизнь…
В течение семнадцати лет в первый понедельник каждого месяца она тайно отправлялась в местечко под Миланом, где была могила их мертворожденного ребенка. «Гомер» — гласила надпись на погребальной плите, написанная золотыми буквами. «Я начала умирать в тот день, когда узнала этого человека и оставила ради него музыку, — повторяла она мне. — Потому и Гомер погиб — я не могла дать жизнь кому бы то ни было без моей музыки».
Когда она почувствовала, что силы покидают ее, вся жизнь пробежала у нее перед глазами. Я находилась далеко за океаном, в Новом Орлеане. А кроме меня, лишь одно живое существо тяжело переживало ее смерть — собака. Гувернантка потом прислала мне последнюю фотографию моей подруги: Мария София с тортом в руках празднует день рождения своей собаки.
Весь мир оплакивал ее смерть, потерю несравненного голоса. Но было слишком поздно. После отпевания ее повезли на кладбище Пер-Лашез. И знаешь, не могло быть иначе. Ведь это важнейшее кладбище Парижа. Там похоронены сотни знаменитостей. Но его особенность не в этом. Пер-Лашез — одно из самых загадочных и мистических мест Парижа. Город в городе. Когда-нибудь ты тоже увидишь его и поймешь, о чем я говорю.
Мария София хотела, чтобы ее кремировали и пепел развеяли над морем, но ее похоронили в земле. А потом случилось невероятное. При загадочных обстоятельствах ее тело исчезло без следа. К этому были причастны подозрительные люди, которые в последние годы жизни крутились возле нее. Так что как она появилась на этот свет, так и ушла из него — неизвестно, в какой день, не оставив следа… но оставив в сердцах людей неизгладимую память.
— Бабушка, зачем ты мне рассказываешь все это?
— Но тебе ведь нравятся разные истории? А истории могут быть и грустными. И еще я хочу, чтобы ты поняла: любая история всегда может быть прочтена по-другому. И кто знает, может, когда-нибудь тебе это пригодится.
Жаклин была слишком маленькой, чтобы увидеть в синих глазах бабушки печаль. А бабушка не смела открыться — эта печаль заставила бы слишком рано страдать самое дорогое для нее существо. Катрин посмотрела на свою маленькую внучку нежным проникновенным взглядом, потом поднялась и поцеловала ее:
— Пора ложиться спать, моя любимая. Завтра нас ждут очень важные дела.
12
2 сентября 2001 года. Париж, улица Ботрейи
Связанный с ночью
— Джим Моррисон умер в том же доме, в котором покончил с собой отец Раймона, Альдус Сантей.
Слова комиссара поражают меня. Я купалась в ванне, где два человека были найдены мертвыми?!
— Картина Альдуса Сантея на самом деле является криптограммой для тех, кто сможет ее прочесть.
— А ты откуда знаешь?
— Мне она приснилась. Я видела, как каждая фигура превращалась в конкретного человека. Посмотри сюда… У тебя все было перед глазами, на этой картине, все эти дни, пока ты жила здесь.
Всезнающий тон Даниэль раздражает меня, я чувствую упрек с ее стороны и отхожу в сторону:
— Я художница и могу описать каждую деталь этой картины с закрытыми глазами! И между прочим, нахожу ее очень красивой. Даже завидую автору Я рассмотрела каждый штрих, каждый мазок, цветовую гамму, но, чтобы понять секрет ее воздействия, нужно знать хотя бы ее название.
— Может, оно написано сзади? Ну-ка, поверни ее немного!
