Метаморфозы

        Все мы, данайцы, снесли; Кафарей[575] был вершиною бедствии.

        Не задержусь, излагая подряд все бедствия наши, —

        Грекам казалось тогда, что готов и Приам их оплакать.

475 Я же, заботой храним доспехи носящей Минервы,

        Ею был вырван у волн, — и опять от родного отринут

        Аргоса я. Не забыв о ране давнишней, Венера

        Гонит благая меня. Так много трудов претерпел я

        И на широких морях, и в военных на суше бореньях,

480 Что называл, и не раз, счастливыми тех, что погибли

        Вместе от бури одной, Кафареем жестоким в пучину

        Погружены. Я жалел, что не был одним из погибших.

        Крайние беды терпя, сотоварищи в бурях и бранях

        Духом упали, конца запросили, блужданий; и Акмон,

485 Нравом горячий всегда, а несчастьем еще раздраженный,

        Молвил: «Осталось ли что, чего бы терпение ваше

        Не одолело, мужи? Что могла бы еще Киферея

        Сделать, когда б захотела? Пока ждем худшего в страхе,

        Время молитвы творить; когда ж нет участи хуже, —

490 Страх под пятою тогда: спокойна вершина несчастий.

        Пусть же послушает, пусть! Пусть нас ненавидит, как ныне,

        И Диомеда, и всех! Но всю ее ненависть дружно

        Мы презираем! Для нас ее сила немногого стоит!»

        Так говоря, оскорблял Венеру враждебную Акмон,

495 Воин плевронский, и в ней возбуждал ее давнюю злобу.

        Это немногим пришлось по душе; друзья остальные

        Все порицали его; когда ж он сбирался ответить,

        Тоньше стал голос его, и уменьшилась сила, и волос

        Вдруг превращается в пух; покрывается пухом и шея

500 Новая, грудь и спина; на руках появляются перья

        Крупные, локти ж его изгибаются в длинные крылья;

        Большая часть его ног становится пальцами; рогом

        Затвердевают уста и концом завершаются острым.

        Идас и Лик в изумленье глядят и Никтей с Рексенором,

505 Смотрит Абант, поражен; но пока поражаются, тот же

        Вид принимают они. И большая доля отряда

        Вдруг поднялась и, крылами плеща, вкруг весел кружится.

        Ежели спросишь про вид нежданных пернатых, — то были

        Не лебедями они, с лебедями, однако же, схожи.

510 Еле приплыл я сюда, где тестя Давна сухие

        Принадлежат мне поля, и лишь малая свита со мною».

        Повесть окончил Ойнид; и посол Калидонское царство

        И Певкетейский залив и поля мессапийские бросил,

        Видел, пещеру он там, затененную частой дубравой;

515 Каплями в ней проступает вода; там Пан обитает —

        Полукозел. До того обитали в ней некогда нимфы.

        Здесь апулийский пастух испугал их однажды, и девы

        Прочь убежали скорей, не выдержав первого страха.

        Вскоре, как в чувство пришли и смешон им пастух показался,

520 Мерным движением ног закружили они хороводы.

        Стал насмехаться пастух, подражая им, прыгал по-сельски

        И деревенскую брань к словам добавлял непристойным.

        Он замолчал лишь тогда, как закрылась гортань древесиной;

        Дерево соком своим повадки его обличает:

525 Дикой маслины плоды на зазорный язык указуют

        Горечью — грубостью слов продолжают они отзываться.

        Как возвратились послы и отказ принесли в этолийском

        Войске, рутулы одни, без подмоги чужой, продолжают

        Раз начатую войну. С обеих сторон было много

530 Пролито крови. Вот Турн к сосновым подносит обшивкам

        Алчный огонь, и страшит пощаженных волнами пламя.

        Вот уже воск и смолу и все, что огонь насыщает,

        Мулькибер жадно сжигал; к парусам по высокой он мачте

        Полз, и скамьи для гребцов дымились в судах крутобоких.

535 Вспомнив, что наверху те сосны срублены Иды,

        Мать святая богов наполнила воздух гуденьем

        Меди, звенящей о медь, и шумом буксовых дудок.

        Черный воздушный простор на львах прирученных проехав,

        Молвила: «Тщетно в суда ты пожар святотатственный мечешь,

540 Турн, я спасу корабли! Не могу потерпеть, чтобы пламя

        Едкое ныне сожгло дубрав моих части и члены!»

        И возгремело в выси, лишь сказала богиня; за громом

        Крупный низринулся дождь со скачущим градом, и воздух

        Взбухшее море и ветр возмущая для сшибки внезапной,

545 Между собою бои сыновья начинают Астрея.[576]

        Силу из них одного использовав, Матерь благая

        Флота фригийского вдруг обрывает пеньковые верви;

        Мчит корабли на боку и вдали погружает в пучину.

        Тут размягчилась сосна, древесина становится телом,

550 В головы, в лица людей превращаются гнутые кормы.

        И переходят в персты и в ноги плывущие весла.

        Бок остается собой, как был; в нутре корабельном

        Ребра скрытые днищ в спинные хребты превратились;

        Реи руками уже, волосами уж вервия стали.

555 Цвет, как и был, — голубой: в волнах, которые раньше

        Страх наводили на них, ведут свои девичьи игры

        Нимфы морские; они, уроженки суровых нагорий,

        Нежную славят волну и свое забывают рожденье.

        Но одного не забыв, — как много опасностей в бурю

560 Перетерпели они, — всегда подставляли ладони

        Гибнущим в море судам — но не тем, где плыли ахейцы.

        Фригии помня беду, ненавидели девы пеласгов,

        Радостным взором они Неритийского[577] судна обломки

        Встретили; радостно им было видеть корабль Алкиноя,[578]

565 Преображенный в утес и наросший на дерево камень.

        В нимф морских превратились суда, и явилась надежда,