Метаморфозы

270 Что бы тебе не примкнуть, Тритония, к нашему хору!

        Молвишь ты правду, хваля по заслугам и дело и место.

        Наша прекрасна судьба, — да лишь бы нам жить безопасно!

        Но — до чего же ничто не запретно пороку! — девичьи

        Все устрашает сердца: Пиреней пред глазами жестокий

275 Так и стоит, до сих пор не могу отойти от испуга.

        Лютый, в давлидских полях и фокейских он стал господином

        С войском фракийским своим и без права владел государством.

        В храмы парнасские мы направлялись: нас увидал он

        И, с выраженьем таким, будто чтит божественность нашу, —

280 «О Мнемониды! — сказал, — он по виду узнал нас. — Постойте!

        Не сомневайтесь, молю, от дождя с непогодой укройтесь —

        Дождь пошел, — под кровлей моей! И в меньшие клети

        Боги входили не раз». Побуждаемы речью и часом,

        Дали согласие мы и в передние входим хоромы.

285 Дождь меж тем перестал, был Австр побежден Аквилоном,

        По небу, чистому вновь, лишь темные тучи бежали.

        Мы собрались уходить. Но дом Пиреней запирает.

        Нам же насильем грозит. Его мы избегли — на крыльях.

        Как бы вслед устремясь, во весь рост он стоял на твердыне!

290 «Тем же путем понесусь, — говорит, — где вы понесетесь!»

        Вдруг, безрассудный, стремглав с верхушки бросился башни;

        Вниз головой он упал и раздробленным черепом оземь

        Грянулся, землю залив, перед смертью, проклятою кровью».

        Муза вела свой рассказ. Но крылья вверху зазвучали,

295 И от высоких ветвей раздался приветствия голос.

        Глянула вверх, не поймет, откуда так слышится ясно

        Говор. Юпитера дочь полагает: то речи людские.

        Были то птицы! Числом же их девять: на рок свой пеняя,

        В ветках сороки сидят, что всему подражают на свете.

300 И удивленной рекла богиня богине: «Недавно

        Птиц приумножили сонм побежденные в споре сороки.

        Их же богатый Пиер породил на равнине пеллейской.[205]

        Мать им Эвиппа была пеонийка, что к мощной Луцине[206] ,

        Девять рождавшая раз, обращалась девятикратно.

305 Вот возгордилась числом толпа тех сестер безрассудных.

        Множество градов они гемонийских прошли и ахайских,

        К нам пришли и такой состязанье затеяли речью:

        «Полно вам темный народ своею обманывать ложной

        Сладостью! С нами теперь, феспийские[207], спорьте, богини,

310 Если себе доверяете вы! Ни искусством, ни звуком

        Не победить нас. Числом нас столько же. Иль уступите,

        Сдавшись, Медузы родник заодно с Аганиппой гиантской,[208]

        Иль эмафийские[209] вам мы равнины уступим до самых

        Снежных Пеонов, — и пусть нам нимфы судьями будут».

315 В спор было стыдно вступать, но еще показалось стыднее —

        Им уступить. Вот выбрали нимф, — и тотчас, поклявшись

        Реками, сели они на сиденье из дикого камня.

        Дева, что вызвала нас, начинает без жребия первой.

        Брани бессмертных поет; воздает не по праву Гигантам

320 Честь, а великих богов деянья меж тем умаляет:

        Будто, когда изошел Тифей из подземного царства,

        На небожителей страх он нагнал, и они, убегая,

        Тыл обратили, пока утомленных не принял Египет

        В тучные земли и Нил, на семь рукавов разделенный.

325 Будто потом и туда заявился Тифей земнородный,

        И что бессмертным пришлось под обманными видами скрыться.

        «Стада вождем, — говорит, — стал сам Юпитер: Либийский

        Изображаем Аммон и доныне с крутыми рогами!

        Вороном сделался Феб, козлом — порожденье Семелы.

330 Кошкой — Делийца сестра, Сатурния — белой коровой.

        Рыбой Венера ушла, Киллений стал ибисом-птицей».[210]

        Все это спела она, сочетая с кифарою голос.

        «Вызвали нас, Аонид, — но тебе недосужно, быть может,

        Некогда, может быть, слух склонять к песнопениям нашим?»

335 «Не сомневайся и всю передай по порядку мне песню», —

        Молвит Паллада и в тень прохладную рощи садится.

        Муза, — «Даем мы одной, — говорит, — одолеть в состязанье!» —

        Встала и, плющ молодой вплетя себе в волосы, стала

        Пальцем из струн извлекать Каллиопа[211] печальные звуки,

340 Сопровождая такой дрожание струнное песней:

        «Первой Церера кривым сошником целину всколыхнула,

        Первой — земле принесла и плоды, и покорную пищу,

        Первой — законы дала, и все даровала — Церера!

        Буду ее воспевать. О, только б достойно богини

345 Песня пропелась моя! — богиня сей песни достойна.

        Остров Тринакрия[212] был на падших наложен Гигантов,

        Грузом тяжелым его под землей лежащий придавлен

        Древний Тифей, что дерзнул возмечтать о престоле небесном,

        Все продолжает борьбу, все время восстать угрожает.

350 Но авсонийский Пелор над правой простерся рукою,

        Ты же на левой, Пахин; Лилибеем придавлены ноги,

        Голову Этна гнетет.[213] Тифей, протянувшись под нею,

        Ртом извергает песок и огонь изрыгает, беснуясь.

        Тщетно старается он то бремя свалить земляное,

355 Силой своей раскидать города и огромные горы:

        Вот и трепещет земля, и сам повелитель безмолвных[214]

        В страхе, не вскрылась бы вдруг, не дала бы зияния суша.

        Свет не проник бы к нему, ужасая пугливые тени.

        Царь, той напасти страшась, из хором своих сумрачных вышел,