Этот, как можно судить, за язык и донос наказанье
Мог понести. Но у вас, Ахелоевы дочери,[226] птичьи
Перья и ноги зачем? Ведь раньше вы девами были!
Иль оттого, что, когда собирала цветы Прозерпина
После по миру всему ее вы напрасно искали,
И чтобы даже моря про вашу узнали заботу,
Вскоре над зыбью морской на крыльях-веслах держаться
Вы пожелали, и к вам божества благосклонность явили:
Но чтобы пение их, на усладу рожденное слуху,
Чтобы подобная речь в даровитых устах не пропала,
Девичьи лица у них, человечий по-прежнему голос.
И между братом своим и печальной сестрою посредник, —
Ныне — равно двух царств божество — проводит богиня
Месяцев столько ж в году при матери, сколько при муже.
А у Цереры тотчас и душа и лицо изменились.
И перед Дитом самим предстать дерзнувшая в скорби,
Туч дождевых пеленой, но из туч побежденных выходит.
Дочь получив, успокоена, так вопрошает Церера:
«Что ж, Аретуза, ушла? Почему ты — священный источник?»
И приумолкли струи, и главу подымает богиня
Так начала про любовь элейского бога,[227] речного:
«Происхожу, — говорит, — из нимф я, живущих в Ахайе,
Не было девы меж них, что усердней меня выбирала б
Место охоты иль сеть усердней меня наставляла.
Хоть и могуча была, но красивою все же считалась.
Пусть хвалили меня, не тщеславилась я красотою.
Рады иные, — а я в простоте деревенской стыдилась
Женской красы: понравиться — мне преступленьем казалось.
Зной был, труды же мои — немалые — зной удвояли.
Вот подошла я к воде, без воронок, без рокота текшей,
Ясной до самого дна, чрез которую камешки в глуби
Можно все было счесть, как будто совсем неподвижной.
Склонам ее берегов природную тень доставляли.
Я подошла и ступню сначала в струю погрузила.
Вот по колена стою. Не довольствуясь этим, снимаю
Пояс и мягкий покров кладу на склоненную иву.
Черпаю на сто ладов и руками машу, отряхаясь.
Тут глубоко под водой услыхала какой-то я ропот, —
И в перепуге плыву на закраину ближнего брега.
«Что ты спешишь, Аретуза? — Алфей из вод своих молвит, —
Мчусь я, такой как была, без одежды, — мои ведь одежды
Были на том берегу. И настойчивей он пламенеет,
Голою видит меня и считает на все уж согласной.
Я убегала, а он меня настигал, разъяренный, —
Ястреб, преследуя, так голубей трепещущих гонит.
Мимо уже Орхомен[229], Псофиды, Киллены и сгиба
Гор Меналийских, туда, к Эриманфу, и дальше, в Элиду
Я продолжаю бежать. Он был меня не быстрее.
Я не могла, — а Алфей был в долгой работе вынослив.
Я через долы, поля и лесами покрытые горы,
Через утесы, скалы без всякой дороги бежала.
Солнце светило в тылу; и видела длинную тень я
Но ужасал меня звук приближавшихся ног, и под сильным
Уст дыханьем уже в волосах волновались повязки.
Тут я вскричала, устав: «Он схватит меня! Помоги же
Оруженосице ты, о Диктинна, которой нередко
Тронул богиню мой зов, и, облако выбрав густое,
Приосенила меня. Не найдет он покрытую мраком
И понапрасну вокруг близ облака полого ищет.
Два раза место, где я укрыта была, обогнул он;
Что было тут на душе у несчастной? Не чувство ль ягненка,
Если рычанье волков у высокого слышит он хлева?
Иль русака, что сидит, притаясь, и враждебные видит
Морды собачьи, а сам шевельнуться от страха не смеет?
Ног девичьих следы: на облако смотрит, на берег.
Потом холодным меж тем мои покрываются члены,
С тела всего у меня упадают лазурные капли.
Стоит мне двинуть ногой, — образуется лужа; стекают
Влагою вся становлюсь. Но узнал он желанные воды
И, навлеченное им мужское обличив скинув,
Снова в теченье свое обернулся, чтоб слиться со мною.
Делией[230] вскрыта земля. По бессветным влекусь я пещерам
Именем милая, вновь наверх меня вывела, в воздух».
Кончила речь Аретуза. Впрягла урожаев богиня
Вновь в колесницу свою двух змей и уста им взнуздала.
Между небес и земли по воздуху так проезжая,
В дом к Триптолему[231]: семян половину велела
