Озеро видит она Гиризи и Кикнову Темпе,
Те, что прославил своим появлением лебедь. Там Филлий
Мальчику отдал во власть прирученных пернатых, а также
Дикого льва. Приказанье быка одолеть получил он
Филлий, как тот ни просил, быка ему не дал в награду.
Кикн возмущенный сказал: «Пожелаешь отдать!» И с высокой
Спрыгнул скалы. Вокруг все подумали: мальчик разбился, —
На белоснежных крылах повисал новоявленный лебедь!
Вся излилась и дала возникшему озеру имя.
Рядом лежит и Плеврон[306], в котором, на трепетных крыльях,
Комба, Офия дочь,[307] от детей избежала ранений.
Видит Медея поля Калавреи, Латониду милой,[308]
Справа Киллена[309] лежит, на которой пришлось Менефрону
С матерью ложе делить наподобие дикого зверя.
Видит Кефиса[310] вдали, который над участью плачет
Внука, что некогда был обращен Аполлоном в тюленя:
Вот на змеиных крылах, наконец, в Эфирее Пиренской[312]
Снизилась. Древних людей при начале веков тут явилось
Смертное племя, — его дождевые грибы породили.
Лишь молодая жена сгорела от ядов колхидских,
Кровью детей заливается меч нечестивый, и мчится
Гнусно отмстившая мать, от оружья спасаясь Ясона.
Вот, на Титановых[313] мчась драконах, вступает Медея
В крепость Паллады.[314] Тебя там, Фенея вернейшая, зрели:
Также на новых крылах Полипемона видели внучку.[316]
Принял колдунью Эгей[317] — в одном осудимый деянье;
Мало что принял ее, — съединился с ней узами брака;
Вот появился Тезей — отцу незнакомое чадо —
Чтобы его извести, аконит заварила Медея, —
Ею он был привезен когда-то со скифских прибрежий.
Произвели же его, как о том говорится в преданье,
Зубы Ехиднина пса.[319] Пещера с отверстием черным
Цербера-пса, что идти упирался, глаза от сверкавших
Солнца лучей отвратив, на цепи адамантовой к свету
Вывел. А тот, разъярясь, возбуждаемый бешеной злобой,
Громким лаем тройным одновременно воздух наполнил
Пена пустила ростки, говорят, и, влагу впивая
Из плодоносной земли, получила зловредную силу.
Этот живучий цветок, растущий на твердых утесах,
Жители сел аконитом зовут. По коварству супруги
Правой рукою Тезей в неведенье взялся за чашу, —
Но примечает отец на меча костяной рукояти
Знак родовой[321] и от уст сыновних отводит злодейство.
Смерти избегла она, облака заклинаньями сдвинув.
В ужас великий пришел, что столь безбожное дело
Чуть не свершилось. Огни он не медля алтарные теплит
И для богов не жалеет даров; поражают секиры
Выи тугие быков с рогами в священных повязках.
Более праздничный день. Пируют и знатные люди,
И небогатый народ. За вином, возбуждающим души,
Песни запели: «Тобой, великий Тезей, восхищенья
Полн Марафон, — что быка обагрился критского ты кровью! [323]
Дар и заслуга твои. Чрез тебя и предел Эпидавра
Видел, как мертвым упал жезлоносный потомок Вулкана;[325]
Видел Кефиса поток бессердечного гибель Прокруста[326] ;
Как был убит Керкион, Элевсин то видел Церерин;[327]
Перегибавший стволы, до земли наклоняющий сосны,
Чтоб, разорвав, разметать широко телеса человечьи.
До Алкатои[328], до стен лелегийских дорога спокойна, —
С самой поры, как Скирон[329] усмирен. Разъятые кости
Долго носились они, говорят, и, состарившись, стали
Скалами; скалы хранят и доныне Скироново имя.
Если заслуги твои и года захотим мы исчислить,