Бережно с нею плывут по волнам ее сына родного,
Длинный проходят пролив, Фриксову знавший сестру.
Мимо Ретея плывет она хищного, мимо Сигея,
Лесбос уже позади, принимают богиню Киклады,
Справа остался Карист, мелью дробящий волну,
Пересекает в пути и море Икара, где крылья
Он потерял, а волнам имя оставил свое.
И на Венерин святой остров Киферу плывет.
До Тринакрийских пучин дошла она, где закаляют
Крепко железо в воде Бронт, Акмонид и Стероп.447
Вдоль африканских плывет берегов, Сардинию видит
В Остию, где Тиберин, разделив свои надвое воды,
Может свободно бежать, в море открытое вплыв,
Всадники все и сенат величавый, с толпой вперемешку,
Встретить приходят ладью к устьям тирренской реки.
Также и девы, каким вверен священный огонь.
Сил не щадя, за причальный канат потянули мужчины,
Лишь чужеземный корабль против теченья пошел.
Засуха долго была, трава выгорала от жажды,
Люди приказа не ждут, усердно работает каждый,
И помогают рукам, громко и бодро крича.
Точно бы остров, засел корабль посредине залива:
Чудом изумлены, люди от страха дрожат.
Был ее облик и вид знатности рода под стать.
И непорочна была, хоть порочной слыла: оскорбляли
Сплетни ее и во всех мнимых винили грехах.
Ей и наряд, и прическа, какую она все меняла,
Чистая совесть ее потешалась над вздорами сплетен, —
Но ведь к дурному всегда больше доверия в нас!
Вот появилась она меж достойнейших в шествии женщин,
Вот зачерпнула рукой чистой воды из реки,
(Думали все, кто смотрел, что помешалась она),
Пав на колени, глядит неотрывно на образ богини
И, волоса распустив, так обращается к ней:
«О небожителей мать плодоносная, внемли, благая,
Я не чиста, говорят. Коль клянешь ты меня, я сознаюсь:
Смертью своей пред тобой вины свои искуплю.
Но коль невинна я, будь мне порукою в том предо всеми:
Чистая, следуй за мной, чистой покорна руке».
(Чудо! Но память о нем даже театр сохранил):
Двинулась Матерь Богов, отвечая движеньем моленью, —
Громкий и радостный крик к звездам небесным летит.
До поворота реки идут (где, как встарь говорили,
Ночь наступала; канат к дубовому пню привязали,
И, подкрепившись едой, все погружаются в сон.
День наступает; канат от дубового пня отвязали,
А перед этим в огне ладан вскурили богам,
Что не знавала ярма и не познала любви.
Место есть, где Альмон впадает быстротекущий
В Тибр и теряет свое имя в могучей реке:
Там поседелый от лет и порфирою жрец облаченный
Воют сопутники, визг неистовый флейты несется,
И под обмякшей рукой бубны тугие гудят.
Клавдия всех впереди выступает с радостным ликом,
Зная, что честь ее днесь подтверждена божеством.
И под дождем из цветов шествует пара телиц.
Назика встретил ее. Кто ей выстроил храм, неизвестно;449
Август его обновил, а перед этим — Метелл».
Смолкла, сказав, Эрато. Но тут я спросил ее снова:
«Медные деньги собрал народ Метеллу на стройку
Храма, — сказала она, — этот обычай блюдут».
«Поочередно зачем одни других приглашают
Чаще тогда на пиры и угощают гостей?»
То, по примеру ее, ходят все из дому в дом».
Я уж готов был спросить, почему Мегалезские игры —
Первые в Риме у нас; но (угадав мою мысль)
Так мне сказала она: «Богов породившей дается
«Но почему же скопцы ее носят прозвание галлов,
Коль от Фригийской земли Галлия так далека?»
«Между Келенским текут хребтом и зеленой Кибелой
Воды сводящей с ума, Галлом зовомой реки.
В здравом остаться уме, — бесится каждый, кто пьет». —
«Ну, а пристойно ли нам, — я спросил, — деревенскую тюрю
Ставить на стол госпожи? Ты не откроешь ли мне?»
«Цельным всегда молоком в старину кормились и тою
Вот и смешайте вы зелени тертой да белого сыра:
Древней богине мила древняя эта еда».
