Элегии и малые поэмы

Словно мать мычит о тельце, что от вымени отнят,

460 И порожденье свое ищет везде по лесам,

Так и богиня свой вопль удержать не может и мчится

Всюду, начав от твоих, Энна, лугов и полей.

Дальше идет, на следы девичьей ступни нападает

И отпечаток родной видит на почве она.

465 Может быть, тут и конец ее наступил бы блужданью,

Ежели свиньи кругом не истоптали бы все.

Через поля Леонтии, вдоль быстрой воды Аменана

Мчится она и твои травы минует, Ацид;

Быстро Киану прошла и тихие воды Анапа

470 И неприступный для всех, Гела, твой водоворот.

Вот и Ортигии нет, миновала Мегару, Пантагий

И побережье, куда льет свои воды Симет,

Нет и пещер, где киклопы повыжгли над кузнями своды,

Сзади остался залив, выгнутый в виде серпа;

475 Гимеры с Дидимой нет, Тавромения нет, Акраганта

Нет и Мелана с его паствой священных быков.

На Камерину идет, и к Тапсу, и к долу Гелора,

И к Эрицинской горе, той, что на запад глядит.

К Пелориаде затем, к Лилибею идет и к Пахину —

480 Трем рогам, трем углам на треугольной земле.454

Всюду, куда ни придет, оглашает окрестности скорбным

Плачем, — такой издает птичка по Итисе плач.

То «Персефона!» кричит, то «дочка моя!» она кличет,

Попеременно зовет то Персефону, то дочь.

485 Ни Персефона Церере, ни матери дочь не ответит,

И замолкает в тиши имя и той и другой.

А пастуха увидав, землепашца застигнув за плугом,

Тот же вопрос: «Видел ты деву, бежавшую здесь?»

Смерклось, смешались цвета, и все окуталось темной

490 Тенью, и сторожевых больше не слышно собак.

Вот перед ней над Тифоновой пастью возвысилась Этна:

Пламенем пышет гора, почву сжигая кругом.

Два сосновых ствола зажигает, как факел, Церера:

Вот почему по сей день факелы в честь ее жгут.

495 Мрачный таится там грот, в изъеденной созданный пемзе,

Место, куда не зайдет ни человек, ни зверье.

Здесь запрягла, зауздав, она пару змей в колесницу

И по поверхности вод, посуху будто, летит.

Сирты минует, тебя, засевшая в Занкле Харибда,455

500 Вас, нисейских собак, чудищ для всех моряков;

По Адриатике мчится, минует Коринф у двуморья

И достигает твоей, Аттика, твердой земли,

Здесь лишь присев на скалу холодную в тяжкой печали

(У кекропидов скала Скорбной зовется досель),

505 Много дней провела под небом она неподвижно,

Перенося и луну, и проливные дожди.

Жребий дан каждой земле: где теперь Элевсин у Цереры,

Там в те давние дни жил престарелый Келей,

Желуди там Келей собирал и плоды ежевики

510 И к своему очагу из лесу хворост носил.

Девочка-дочка двух коз со взгорья домой загоняла,

А в колыбели лежал хилый ребенок больной.

«Мама! — воскликнула дочь (богиню растрогало имя

Матери) — что здесь одной делать в пустыне тебе?»

515 Стал и старик, и, хоть тяжко стоять под ношей, он просит

Не погнушаться войти в хижину скромную к ним.

«Нет, — говорит она, — нет!» Притворилась старухой и, скрывши

Волосы легким платком, так отвечает ему:

«Вечно будь счастлив, отец! У меня же похищена дочка.

520 Жребий твой моего лучше гораздо, увы!»

Так сказала и, будто слеза (а ведь боги не плачут),

Светлая капля на грудь теплую пала ее.

Плачет и добрая дочь, и старый отец вместе с нею,

И говорит наконец вот что достойный старик:

525 «Пусть же вернется к тебе твоя дочь, о которой ты плачешь!

Встань, не гнушайся, прошу, хижиной жалкой моей».

«Ладно, веди! — говорит богиня, — меня убедил ты».

С камня встает и пошла следом за старцем она.

Спутнице тут поведал отец, что сын его болен:

530 Вовсе не спит и своей хвори не в силах избыть.

Намереваясь войти под скромную кровлю жилища,

В поле она набрала мака снотворных плодов,

Но, набирая (молва говорит), их коснулась устами,

Вовсе забывшись, и тем голод слегка уняла.

535 Так как она свой пост прервала с наступлением ночи,

То и жрецы ее пост держат до первой звезды.

Переступивши порог, она видит глубокое горе:

При смерти мальчик, и нет на исцеленье надежд.

Матери «здравствуй!» сказав (ее Метанирою звали),

540 Благоволила в уста мальчика поцеловать.

Бледность сходит с лица, на глазах возвращаются силы, —

Вот из божественных уст сила какая идет! —

Весел весь дом, то есть трое: и мать, и отец, и сестрица:

Все они вместе, втроем, и составляли семью.

545 Тотчас же ставят на стол молочный творог, простоквашу,

Яблоки и золотой, в сотах хранившийся мед.

Яства не тронув, дает благая Церера младенцу

Мака снотворного сок с теплым испить молоком.

Полночь была, и кругом все было спокойно и тихо:

550 Тут Триптолема она крепко прижала к груди.

Трижды погладив его и промолвив три заклинанья,

Три заклинанья, каким смертный не должен внимать,

Мальчика тело в очаг, на еще не остывшие угли

Хочет она положить, чтобы очистить огнем.

555 Нежная тут просыпается мать и, в ужасе вскрикнув:

«Что с тобой?» — из огня вдруг вырывает дитя.