Стоит мне весть принести, что жена прибыла, — и я встану,
Мысль, что увижу тебя, новой мне силы придаст.
Время проводишь, увы, бедствий не зная моих?
Нет, дорогая жена! Убежден, что в отсутствие мужа
Обречены твои дни только печали одной.
Если, однако, мой рок мне сужденные сроки исполнил
Ах, что стоило б вам над гибнущим сжалиться, боги,
Чтобы хотя б погребен был я в родимой земле,
Хоть бы до смерти моей отложено было возмездье
Или внезапный конец ссылку мою предварил!
Ныне мне жизнь продлена, чтобы я в ссылке погиб.
Значит, умру вдалеке, на каком-то безвестном прибрежье,
Здесь, где печальную смерть сами места омрачат?
Значит, мне умирать не придется в привычной постели?
Слезы жены дорогой, мне лицо орошая, не смогут
Остановить ни на миг быстрое бегство души?
Дать не смогу я последний наказ, и с последним прощаньем
Век безжизненных мне дружбы рука не смежит.
Мой неоплаканный прах скроет земля дикарей.
Ты же, узнав про меня, совсем помутишься рассудком,
Станешь смятенную грудь верной рукой поражать.
Будешь ты к этим краям напрасно протягивать руки,
Полно! Волос не рви, перестань себе щеки царапать —
Буду не в первый я раз отнят, мой свет, у тебя.
В первый раз я погиб, когда был отправлен в изгнанье, —
То была первая смерть, горшая смерть для меня.
Радуйся только, что смерть муки мои прервала.
Можешь одно: облегчать страдания мужеством сердца —
Ведь уж от бедствий былых стала ты духом тверда.
Если бы с телом у нас погибали также и души,
Но коль в пространство летит возвышенный, смерти не зная,
Дух наш и верно о том старец самосский учил,594
Между сарматских теней появится римская, будет
Вечно скитаться средь них, варварским манам чужда.
В Рим, чтоб изгнанником мне и после смерти не быть.
Не запретят тебе: в Фивах сестра, потерявшая брата,
Пепел мой перемешай с листвой и толченым амомом
И за стеной городской тихо землею засыпь.
Пусть, на мрамор плиты взглянув мимолетно, прохожий
Крупные буквы прочтет кратких надгробных стихов:
«Я под сим камнем лежу, любовных утех воспеватель,
Публий Назон, поэт, сгубленный даром своим.
Молви: Назона костям пухом да будет земля!»
К надписи слов добавлять не надо: памятник создан, —
Книги надежней гробниц увековечат певца.
Мне повредили они, но верю: они и прославят
Ты же дарами почти погребальными маны супруга,
Мне на могилу цветов, мокрых от слез, принеси, —
И хоть огонь превратил мое тело бренное в пепел,
Благочестивый обряд скорбная примет зола.
И пересохший язык мне не дают диктовать.
Кончил. Желаю тебе — не навеки ль прощаясь — здоровья.
Ты, кем и прежде я дорожил, — чью давнюю дружбу
В злой проверил час, в горьком паденье моем!
Слушай меня и верь умудренному опытом другу:
Тихо живи, в стороне от именитых держись.
Их очагов огонь молнией грозной разит!
Пользы от сильных мы ждем. Но уж лучше и пользы не надо
Нам от того, кто вред может вдвойне причинить.
Райну с мачты спустив, спасаются в зимнюю бурю,
Видел ты, как волна кору качает на гребне,
Как уходит вглубь с грузом подвязанным сеть?
Остерегли бы меня, как тебя сейчас остерег я, —
Верно, я и теперь в Городе жил бы, как жил!
Коего сам я лишен. Будь же здорова, прости!
Благополучно мой челн несся по глади морской.
Это не в счет, коли ты на ровном падаешь месте:
Только коснулся земли, на ноги встал и пошел!
А бедняк Эльпенор, упавший с кровли высокой,595
Или меж тем как Дедал на крыльях парил безопасно,
Передал имя свое водам бескрайним Икар.
А почему? Летел тот повыше, этот пониже,
Хоть и оба равно не на природных крылах.
Определенных судьбой не преступая границ.
Не возмечтал бы глупец Долон о конях Ахиллеса,
Разве остался б Эвмед к старости лет одинок?