Так и ко мне подошло уносящее силы старенье,
Срок наступил получить меч деревянный и мне.
Жгучую не утолять жажду из гетских ключей,
Но или в Риме порой наслаждаться его многолюдством,
Иль удаляться порой в тихие наши сады.
Раньше, когда душа не предвидела будущих бедствий,
Но воспротивился рок: облегчив мне ранние годы,
Он отягчает теперь поздние годы мои.
Прожил я дважды пять пятилетий, не зная урона, —
Жизни худшую часть, старость, несчастья гнетут.
Но разломалась в куски вдруг колесница моя.
Быть суровым ко мне я того, неразумный, заставил,
Кто на бескрайней земле кротостью всех превзошел.
Пусть провинность моя победила его милосердье,
Правда, обязан ее проводить я под северным небом,
Там где Эвксинской волной справа омыта земля.
Если бы мне предрекли такое Додона и Дельфы,
Я бы недавно еще их празднословными счел.
Всё Юпитер своим быстрым огнем сокрушит.
То, что выше всего, перед чем ничтожны угрозы,
Ниже, чем бог, и всегда силе подвластно его.
Знаю: часть моих бед на себя навлек я пороком,
Пусть же несчастий моих пример вам будет наукой:
Милость старайтесь снискать равного мощью богам.
Тот я, кто некогда был любви певцом шаловливым.
Слушай, потомство, и знай, чьи ты читаешь стихи.
Город родной мой — Сульмон, водой студеной обильный,
Он в девяноста всего милях от Рима лежит.
В год, когда консулов двух гибель настигла в бою.
Важно это иль нет, но от дедов досталось мне званье,
Не от Фортуны щедрот всадником сделался я.
Не был первенцем я в семье: всего на двенадцать
В день рожденья сиял нам обоим один Светоносец,
День освящали один жертвенных два пирога.
Первым в чреде пятидневных торжеств щитоносной Минервы
Этот день окроплен кровью сражений всегда.
К лучшим в Риме ходить стали наставникам мы.
Брат, для словесных боев и для форума будто рожденный,
Был к красноречыо всегда склонен с мальчишеских лет,
Мне же с детства милей была небожителям служба,
Часто твердил мне отец: «Оставь никчемное дело!
Хоть Меонийца возьми — много ль он нажил богатств?»
Не был я глух к отцовским словам: Геликон покидая,
Превозмогая себя, прозой старался писать, —
Что ни пытаюсь сказать — все получается стих.
Год за годом меж тем проходили шагом неслышным,
Следом за братом и я взрослую тогу надел.
Пурпур с широкой каймой тогда окутал нам плечи,
Умер мой брат, не дожив второго десятилетья,
Я же лишился с тех пор части себя самого.
Должности стал занимать, открытые для молодежи.
Стал одним из троих тюрьмы блюдущих мужей.
Мне этот груз; предпочел узкую я полосу.
Не был вынослив я, и душа к труду не лежала,
Честолюбивых забот я сторонился всегда.
Сестры звали меня аонийские к мирным досугам,
Знаться с поэтами стал я в ту пору и чтил их настолько,
Что небожителем мне каждый казался певец.
Макр был старше меня, но нередко читал мне о птицах —
Губит какая из змей, лечит какая из трав.604
Нас равноправный союз дружбы надолго связал.
Славный ямбами Басс и Понтик, гексаметром славный,605
Также были в числе самых любимых друзей.
Слух мне однажды пленил на размеры щедрый Гораций, —
Только видеть пришлось мне Марона, и Парка скупая
Времени мне не дала дружбу с Тибуллом свести.
Галл, он тебе наследником был, а Тибуллу — Проперций,
Был лишь по времени я в этой четвертым чреде.
Долго известности ждать Музе моей не пришлось.
Юношеские стихи прочитал я публично впервые,
Только лишь раз или два щеки успевши побрить.
Мой вдохновляла талант по всему воспетая Риму
Много писал я тогда, но всё, в чем видел изъяны,
Отдал охотно я сам на исправленье огню.