И безболезненно в срок дай им детей приносить.
В день наступающий ты отнюдь не надейся на ветры,
Ведь дуновению их вовсе нельзя доверять:
Настежь Эола тюрьмы им отворяется дверь.
Легкий уже Водолей закатился с наклонною урной,
Следом за ним принимай, Рыба, небесных коней.
Ты, говорят, и твой брат (ибо вы сверкаете вместе
Некогда, в страхе бежав от злодея Тифона, Диона,
В день как Юпитер вступил в бой за свои небеса,
К водам Евфрата придя с младенцем своим Купидоном,
У палестинской реки села на берег она.
И, понадеясь на них, скрылась она в ивняке.
Ветер тут зашумел по роще; она испугалась
И побледнела, решив, что подступают враги.
Сжавши в объятьях дитя, она закричала: «Бегите,
Прыгнула в реку — и тут близнецы их подняли рыбы:
Обе за это они звездами быть почтены.
С этой поры сирийский народ нечестивым считает
Рыбу вкушать и ее в рот никогда не берет.
Ромулом ранее был, кто именуется так,
Иль потому, что копье встарь звали сабиняне «курис»,
И по нему в небесах звался воинственный бог,
Иль что царя своего этим именем звали квириты,
Ибо воитель-отец, взглянув на сыновние стены
Да и на множество всех конченных Ромулом войн,
Молвил: «Юпитер, теперь многосильно могущество Рима
И не нуждается он в отпрыске больше моем.
Будет другой за себя мне и за Рема теперь.
Будет один, кого ты вознесешь на лазурное небо, —
Как ты изрек, а слова ведь нерушимы твои!»
Тут же Юпитер кивнул. От кивка его дрогнули оба
Место есть, что в старину называлось Козье Болото;
Как-то случилось, что там, Ромул, судил ты народ.
Спряталось солнце, и все облаками закрылося небо,
И полился проливной ливень тяжелый из туч.
И на отцовских конях взносится царь в небеса.
Скорбь наступила, отцов обвиняют облыжно в убийстве;
Так и решили бы все, кабы не случай один.
Прокул Юлий однажды из города шел Альбы Лонги,
Вдруг неожиданно вся задрожала слева ограда:
Он отшатнулся и встал, волосы дыбом взвились,
Чудный, превыше людей, облаченный царской трабеей
Ромул явился ему, став посредине пути,
Да не сквернят моего плачем они божества.
Пусть благовонья несут, чтя нового бога Квирина,
Помня всегда о своем деле — веденье войны».
Так повелел и от глаз сокрылся он в воздухе легком;
Богу возводится храм, его именем холм называют,
И учреждаются тут праздника отчего дни.
«Но почему ж этот день Глупцов также праздником назван?»
Слушай. Причины тому вздорны, но все-таки есть.
Сила и ловкость мужей тратилась в ратном труде.
Больше хвалили за меч, чем за плуг с искривленной рассохой,
С пренебреженных полей мало сбирали плодов.
Сеяли полбу в те давние дни и полбу косили,
Пользу узнавши огня, они стали поджаривать полбу
И по своей же вине много наделали бед.
Ибо наместо зерна золу они полбы сметали
И поджигали порой хижины сами свои.
Люди о том, чтоб она не выжигала зерна.
Главный теперь курион Форнакалии провозглашает
В разное время, а дня точного празднику нет;
И на висящих везде по форуму многих таблицах
Но из народа глупцы своих собственных курий не знают
И до последнего дня праздника этого ждут.
Честь и могилам дана. Ублажайте отчие души
И небольшие дары ставьте на пепел костров!
Пышных даров. Божества Стикса отнюдь не жадны.
Рады они черепкам, увитым скромным веночком,
Горсточке малой зерна, соли крупинке одной,
Хлеба кусочку в вине, лепесткам цветущих фиалок:
Можно и большее дать, но и этим ты тени умолишь,
