— Груня, еще одно просьба к тебе, — продолжила обсуждение начатой темы Юля. Девушка присела на стул и навострила ушки. — В нашем поселке много приезжих, чужих людей, ты старайся держаться от них подальше.
— А что это за люди?
— Видишь ли, здесь реконструируется завод, строятся новые учреждения, прокладываются дороги. Эти работы выполняют работники подрядной организации, расположенной в областном центре. Иначе говоря, парни и молодые мужчины, о которых я говорю, находятся здесь в командировке. Они почти все женаты. Но чему бы им не погулять без надзора жен, оторвавшись от дома, так ведь?
— Неужели холостяков совсем нет?
— Если и есть, то они далеко не из лучших людей. Так вот, все эти красавцы настырные, развязные, потому что торопятся насладиться временной свободой и необременительной любовью. Для серьезных отношений они не годятся. У нас своих парней хватает, которых мы хорошо знаем, лучше дружи с ними.
— Так хочется выйти замуж, чтобы в городе жить... — разочарованно сказала Груня.
— Учти, я тебя предупредила. А ты подумай хорошенько, и будь умницей. Хорошо?
Груня улыбнулась, казалось, соглашаясь.
Получив свободу, она зажила еще приятнее. Теперь у нее появился стимул ждать конца дня, и она чуть ли не летала над землей, так старалась угодить хозяевам, чтобы они не имели претензий и в свободное время не задерживали ее дома. А может, таким образом, за хлопотами и беготней хотела быстрее приблизить желанный вечер? Может и так.
Домой она возвращалась своевременно, показывалась Юле на глаза, а если та имела свободную минуту, то, бывало, делилась впечатлениями от увиденного фильма или от нового знакомства, расспрашивала о некоторых дивгородских семьях. Тогда Юля вспоминала собственную юность, общение с подругами и поклонниками, первые свидания, давала советы или предостерегала от легкомысленных шагов. Говорила о своих ошибках, без которых ни у кого не обходится, любила анализировать их. И о чем бы ни заходила речь, старалась дать полезный совет или сделать поучительный вывод.
Так прошло еще около полгода. Грунино оживление незаметно приугасло, сменилось уравновешенным, скрытым покоем, затем перешло в тихую, глухую задумчивость. Не случалось больше возможностей для задушевных бесед, Юлиных рассказов. Юля заметила изменения, но объяснила их для себя тем, что девушка привыкла к новым друзьям, новому ритму жизни, освоилась в новой обстановке.
И все равно Юля искала, как бы ненавязчиво, непринужденно поговорить с ней о клубе и танцах. Когда Груня раз и два никуда не пошла, а потом чаще и чаще начала оставаться дома, Юля решилась и прямо спросила об этом:
— Что с тобой, Грунечка? Мне не нравится твое настроение. Ты нашла подруг среди наших девушек?
— Да, я подружилась с Лидой Шмуль.
— Знаю такую, ее сестра вышла замуж за Михаила Колодяжного. А почему ты грустишь?
— Влюбилась.
— Это хорошо. Тебе и мама того же хотела. Но взаимно ли?
— Не знаю, — девушка неуверенно пожала плечом и, чтобы прекратить Юлины расспросы, вышла из комнаты.
Перемелется, — подумала Юля. Любви без тяжелых вздохов не бывает. Как же душа узнает радость, если не будет знать грусти?
— Кто же этот счастливец, который унес твой покой? — спросила Юля позже.
— Вы его не знаете.
— А как же наше условие относительно приезжих? — занервничала Юля.
— Пройдет, — и снова Груня уклонилась от продолжения разговора.
А через день она куда-то исчезла. Уложила детей спать, попросила Лиду Шмуль побыть возле них в доме, пока она, дескать, сбегает в аптеку за лекарством от изжоги. Пошла и не вернулась.
Под вечер поселком пронесся слух, что какая-то девушка бросилась в посадке под поезд. Это и была Груня.
Природа переживала весну, цвела сирень, заливая окрестности своим неповторимым тонким ароматом, от которого неистовствовали певчие птицы. Над долами и оврагами повисли зеленые туманы, в прудах принялись стонать лягушки. Зов любви обнимал пространство. И она приходила на землю, растворяя в себе настроения, ожидания и стремления всего живого. Этот натиск инфернального неистовства, этот бой благоразумия и беспамятства, этот измор чувств и ума не пережила лишь Груня. А может, сделала такое с собой не от того, ведь записки не оставила, никому ничего не сказала.
Посадка, где оборвалась юная жизнь, разграничивала Дивгород и Ратовое, находясь как раз ближе к последнему, то есть к ее родному селу и дому. Поэтому одним из предположений было то, что несчастье произошло случайно, когда девушка шла к родителям. Может, хотела что-то сказать им, о чем-то важном посоветоваться? Во всяком случае, эту версию приняли как официальную, так как родителям хотелось похоронить дорогое дитя по православному порядку.
Хотя узнать правду возможности не было.
***
— Вы ни в чем не виноваты, — сказала Федора, пришедшая успокоить дочкину семью после всего, что случилось. — Ей такое судилось. Знак к тому был.
Иван Моисеевич сидел за столом, уставившись взглядом в столешницу, словно никого не видел и не слышал. Он неторопливо потягивал за упокой души невинной девушки “Мадеру” и чуть не плакал. Юля с мокрыми глазами и покрасневшим носом надолго примостилась на диване. Время от времени она тоже потягивала вино малыми глотками. Третий бокал, к которому Федора и не притрагивалась, стоял на краю стола.
— Какой там знак! Не надо было ей много воли давать.
— Э-э, не говори, дочура. Я знала, что ей будет смерть от поезда.
— Мама! — прикрикнула та на старушку. — Вы снова за свое?
— Не кричи, а лучше послушай, — и упрямая Федора рассказала о первой встрече Груни с Людой, о Людиной игре с поездом и о ее словах. — Безгрешное дитя по Божьему велению прозрело истину и предрекло нянькину судьбу.
— Или сглазило, — многозначительно заметил Иван Моисеевич. — Эх! — крякнул он и, налив полный бокал, выпил его до дна одним махом. — А доченька наша растет, — ни к селу, ни к городу брякнул непонятно кому.
Жена посмотрела на него сердитым взглядом, повела плечами, показывая матери, что возмущена словами мужа, но не хочет с ним ссориться. Затем в комнате повисло молчание, Юля перестала плакать, а Федора потянулась к своему бокалу и виновато засунула в него нос.
***
Прошло время, и мазурята пошли в школу. В учебе, как и ожидалось, брат и сестра имели не одинаковые успехи.
Люда чуть ли не ежедневно обнаруживала удивительные знания. Казалось, они чудесным образом приходят к ней прямо из воздуха. Она знала даже то, чего не знали учителя. На уроках геометрии, например, прямо возле доски решала сложнейшие задачи на доказательство, и это для нее было развлечением, а не работой. Усвоению английского языка помогала не только хорошая память, а и то, что она быстро поняла принцип построения чужой грамматики, после чего незнакомые слова так и сыпались из нее.
У девочки не было подруг, но около нее всегда теснились одноклассники, приходившие за консультациями. Помогать более слабым в учебе тогда считалось благим делом, и этим охотно пользовались троечники. Двоечники не отставали — приходили и откровенно просили списать домашнюю работу. Известно, что не каждый способен к самообразованию, к работе с книгой, многие люди лучше воспринимают материал от рассказчика, чем из учебника. Поэтому Люде приходилось иногда затевать что-то наподобие лекций по географии, истории, литературе. Каждый, наверное, в знак благодарности, приносил ей часть
