своих секретов, сомнений, особенно, когда своими силами справиться с ними или разрешить их не мог. Она и здесь не оставалась в стороне. Ее подсказки, как лучше поступить, не давали осечек, а несли успех, в крайнем случае не ухудшали положения и открывали возможность совершать новые попытки.
С годами Люда могла посоветовать, кому лучше за кого выходить замуж, а кто с кем не уживется. Или куда поступать учиться тому или другому выпускнику школы. Она разбиралась в покупке скота, в сложных операциях с возведением дома, могла прибавить решительности в принятии решения сомневающимся людям, успокоить ревность, предупредить измену, отвести ссору.
Зато Витя никогда не пользовался сестриной помощью, хотя знаниями не блистал, и это его нисколько не тревожило. Он рад был каждому, кто приходил к сестре, но только потому, что скоро те посетители становились его приятелями и друзьями и он, гуляя себе на улице, всегда с нетерпением ждал окончания импровизированных домашних занятий. Окружающий мир и жизнь, бурление событий во всех их проявлениях привлекали его намного больше, и он не пропускал возможности принять участие в том или другом случае. Вот где-то кричала кошка, которую озорники вбросили в водосточную трубу, он шел освобождать ее оттуда. Там у соседа пес закрутился цепью так, что начал задыхаться, а тот ничего сделать не мог. Или у какой-то вдовы некастрированный бычок заиграл и сорвался с привязи, и надо было его укротить и снова привязать. Или в пруду тонул ребенок, который учился плавать, а рядом не было смельчаков, способных помочь. Бывало, спасал из ледяной купели подвыпивших рыбаков.
Мало-помалу в селе привыкли в сложных ситуациях обращаться к мазуровским детям — к Люде за мудрым словом, а к Вите — за смелым поступком.
А более всего роскошествовал от этого сам Иван Моисеевич, он давно уже перепоручил проверку ученических тетрадей дочке и потихоньку ненавидел ее за это. Девочка, такая же неопрятная, как и в детстве, испачканная чернилами или мелом, с выбитыми из-под заплетенных кос прядями волос, с приоткрытым от старания ртом, сосредоточенная на том, что делала, почему-то бесила его. А может, вызывала ревность. Не весьма отягощенный знаниями Витя, долговязый, с испачканными пылью босыми ногами, ободранный ветками деревьев, по которым лазил, безоглядный, с жадным к переменам блеском в глазах вызывал у него больше нежности. В конце концов, это были его проблемы, далеко скрытые от посторонних, и они не отражались на внешних отношениях в семье Мазура.
***
Тетка Мелания, жившая на последней в поселке улице, рано осталась вдовой с двумя детьми. Таких здесь было много, почти что через двор — бывшие фронтовики один за другим покидали этот мир из-за полученных на войне ран. Но она особенно отчаянно бедствовала. Не имея хорошего здоровья, перебивалась случайными подработками то в колхозе, то у кого-то из людей — полола огороды, бралась мазать нововыстроенные дома или стирать белье, а то еще нанималась готовить еду на застолья. Когда выпадало заработать копейку, оставляла детей дома одних и шла на работу вплоть до вечерней зари.
Случилось банальное, но не менее бессмысленное и страшное от этого — дети играли спичками и совершили поджег. Ну где же в селе пожарники? Нет. Несчастье заметили поздно, и дом занялся пламенем, так как ветер в тот день относил дымы и запахи в степь, где их услышать было некому.
Возле двора тетки Мелании собралась толпа. Мужчин в ней не было, а женщины не знали, за что взяться, только галдели и отгоняли от опасного места неразумных ребятишек. Огонь тем временем ненасытно гоготал и лизал небо жирными черными языками.
— Ой, людоньки, не стойте, делайте же что-нибудь! — с этими словами Галина Кондра побежала к колодцу и начала тарахтеть цепью с ведром.
— Дом спасать поздно, уже, глядите, и глина горит. Видите? — показывала Нинка Сосичка.
— А есть ли там кто, не знаете? — спрашивала, неизвестно у кого, баба Килина.
— Где Мелания?
— Дети! Деточки мои! — послышались от проулка вопли Мелании.
Она бежала домой напрямик с красными от страха глазами, размахивая руками, хватаясь за голову.
Люди расступились и пропустили ее.
— Куда?! — бросилась навстречу несчастной, которая бессмысленно порывалась влететь в дом, беременная гузеевская невестка.
— Витя! — позвала Мелания, озираясь и стараясь вырваться из плотных объятий молодицы. — Где ты? Спасай нас!
В самом деле, удивительно, что этого вездесущего Вити сейчас здесь не было. Но он, будто услышав плач и вопли о спасении, уже бежал огородами со стороны степи.
— На пруду был.
— Неужели услышал, что его зовут?
— Да нет, он просто увидел дым.
Неустойчивое перебрасывание фразами сменилось тишиной, когда мальчик нырнул в пламя. Доверие к нему было таким стойким и безоговорочным, таким несомненным было ожидание, что он все устроит, что в конце концов прибыла настоящая помощь, что никто даже и в голову не взял остановить его.
— Господи, помоги, — слышался шепот.
— Молчи, раз сама не можешь помочь, — отвечали на это.
— Мешки, мешки приготовьте! Чего стоите, оболтусы?
— Зачем?
— Надо будет из Вити пламя сбить, вот, нет ума!
Женщины разбились на группы, большая из которых удерживала враз занемевшую Меланию, застывшую, но готовую каждый миг сорваться и снова бежать на поиски детей. Кто-то хлопотал о том, чтобы помочь смельчаку, когда он выйдет из пламени, другие готовились принять от него спасенных. Люди понимали, что отныне Мелания осталась без крыши над головой. Эта мысль была страшной, но не самой страшной, и о ней быстро забыли.
— К себе возьму, пусть во времянке живет, — ответила на чьи-то растерянные слова Нюрка Трясачка.
— А что у нее родственников нет, или как? — возразила Мария Сулима.
— Ой, только бы обошлось с детками...
— Не скули под горячую руку.
Никто не был просто наблюдателем, каждому нашлось дело.
И вот, когда уже казалось, что молох бедствия удовлетворится лишь потерей дома, — а черт с ним! — послышался треск, какой-то нутряной выдох, будто кто-то живой решился на последний шаг, и на глазах у застывших женщин крыша рухнула на землю, подняв вокруг себя яркие искры, похожие на танцующих эльфов. На миг резко уменьшился огонь. Пылая жаром во все стороны, пекло, казалось, потеряло опасность, и теперь можно было броситься в него и вытянуть из-под обломков Витю и Меланиных детей. Но через мгновение он запылал еще жарче, поднялся еще выше, закрыл собой небо, поедая вокруг себя уже и землю, не только человеческие пожитки и траву.
Женщины выли и крестились, Мелания билась об землю, просила Бога забрать у нее разум, чтобы не знать того, что случилось. И конца этому не виделось.
Это в самом деле было лишь началом трагедии. И хотя она забрала в небытие три сердца, жизни трех нерасцветших деток, все же не была такой острой, как случилось в дальнейшем. Может, потому, что в первом акте к жертвам привели несознательные действия, можно сказать, что здесь разыграли дьявольский сценарий объективные факторы.
Второй акт, последний, перенесся в дом Мазуров, куда принесли обугленные останки Вити, бесстрашного, оставленного инстинктом самосохранения их дорогого сына.
Здесь не было суеты и громкого причитания. Юля еще на работе, куда долетела горькая весть, что Витя сделал последний шаг по земле, потеряла сознание, и ее отвезли в больницу. Там она пришла в себя, но сердце ее сбоило, нервы подводили под истерику и врачи признали, что лучше подержать ее в состоянии сна хотя бы сутки.
А Иван Моисеевич остался без поддержки, один на один с неизбывным горем. Он сидел в своем кабинете и тяжело молчал, никого не хотел видеть. Родственники занимались приготовлениями к похоронам,
