Иосиф полез за пазуху, развернул лежавший в тряпочке перстень и, положив его на ладонь, молча поднес к лицу менялы.
Тот взял перстень в руки, оглядел его со всех сторон, потер пальцем едва различимый узор. Его губы были пренебрежительно искривлены, но в глазах светился интерес.
— Откуда это у тебя? — спросил он. — Это твое?
— Мое. Этот перстень достался мне от отца.
— Ты хочешь его продать?
— Я должен принести выкуп за сына.
Меняла снова стал разглядывать перстень.
— Он старый, — ворчал он, — поистертый… — Небрежно бросил перстень на весы, стоявшие на лотке. — Для выкупа тебе надо пять сиклей, — сказал он. — Я дам тебе восемь… Нет, десять…
Иосиф невольно отпрянул назад. У него не было ни малейшего представления, какой стоимостью мог обладать этот древний перстень, но зато он помнил, что у них были долги. Кроме того, если они решат остаться, ему надо будет купить дерево для мастерской и еще немного инструмента…
Иосиф протянул руку за лежавшим на лотке перстнем, но меняла более ловким движением накрыл его ладонью.
— Мало тебе? Я хочу тебе помочь по совести. Я готов поклясться головой Моисея, что этот перстень не стоит таких денег, но я тебе дам пятнадцать, нет, двадцать сиклей… Двадцать сиклей! Ты понимаешь, сколько это денег? Сколько за них можно купить? За двадцать сиклей ты можешь внести выкуп за сына и еще купить себе осла.
Иосиф не умел торговаться. Когда он продавал свои изделия и кто?нибудь пробовал уменьшить установленную им цену, он разводил беспомощно руками и начинал считать: материал мне стоил столько… за работу я хотел бы получить столько… Этот расчет был таким искренним, что покупатель сразу же отказывался от торга. Двадцать сиклей казались большой суммой денег. Вполголоса он стал считать, что он мог бы купить на эти деньги. Хватит на выкуп, на оплату долгов, на инструмент… На материал для изготовления заказов, чтобы не брать задаток, пожалуй, не хватит…
Меняла, заметив, что Иосиф в нерешительности, воскликнул:
— Пусть предвечный Адонай меня осудит, если я не хочу помочь нуждающемуся! Послушай, друг: я дам тебе тридцать сиклей! Тридцать серебряных сиклей! Это страшно много: намного больше, чем следовало бы дать за этот старый истертый перстень. Пусть я понесу убыток! У тебя жена и первородный сын… Я хочу тебе помочь. Возьми деньги! Бери, когда предлагают столько!
Меняла так торопился, что даже руки у него дрожали. Он схватил перстень с быстротой сороки, хватающей блестящий предмет, и спрятал его за пазухой. Затем он открыл стоявший возле своего лотка сундучок. Теперь уже медленным, как бы с трудом дающимся движением, он вынимал одну за другой монеты. Некоторые из них он тут же клал обратно, а вместо них вынимал другие, с изрезанными краями. Хасмонейскими сиклями дал только пять монет, а остальное выплатил статирами* Ирода.
— Видишь, какой я, — произнес меняла, кривя губы в улыбке. — Жаль мне тебя. Я хочу тебе помочь. Ни один из этих обманщиков, — движением руки он указал на соседние лотки, — не дал бы тебе столько. Забирай деньги и спрячь их получше, потому что здесь на площади полно воров. Ну, иди с миром. Видишь, сколько я сделал для тебя? Сколько можно купить за такую сумму денег! Ты можешь купить двух ослов и затем сдавать их в наем и зарабатывать на этом деньги. Да за такие деньги ты можешь купить себе невольника, который будет работать на тебя. Иди же, иди. Ты совершил выгодную сделку и можешь быть доволен…
Движением ладони с тонкими смуглыми пальцами он делал жесты, спроваживающие Иосифа в сторону храма. Иосиф высыпал деньги в мешочек, поклонился меняле и сказал:
— Пусть Всевышний хранит тебя!
Тот ответил ему еще одной улыбкой, и Иосиф отошел от лотка.
— Он дал нам много денег, — сказал Иосиф Мириам. — Надеюсь, что не в ущерб себе.
— Наверняка, он это сделал от чистого сердца. Он поделился с нами своим богатством, а нам следует делиться с теми, кто нуждается. Давай, мы дадим Ате. Она такая бедная!
— Я счастлив ей помочь.
— Какая это радость: иметь возможность помогать другим! Знаешь, вместе с пастухами приходила девушка, очень бедная… У нее скоро родится ребенок. Я хотела бы помочь и ей…
— Раздай, кому захочешь. Будь я богатым, я всегда бы давал тебе денег, чтобы ты могла раздавать их людям. Ты всегда видишь того, кто нуждается, и даешь им таким образом, что они радуются… Ты умеешь дарить.
Она взглянула на него и молча улыбнулась.
Теперь они шли в сторону храма. Вновь им пришлось протискиваться в толчее людей. Они вышли на лестницу. Поднялись сначала на первый, затем на второй ярус. Проходов, ведущих во Двор Женщин, было много, но женщинам, приходившим совершать жертву очищения, можно было входить только в один из них. Они пошли этим путем.
Двор Женщин был просторным. Одновременно он являлся преддверием Двора Израильтян, в который женщины не допускались. У входа были установлены большие ящики для пожертвований. Рядом стояли столики, за которыми левиты собирали праздничные налоги. В одном из углов двора совершались обряды принесения обетов назореями. В других собирались женщины, чтобы принести жертву очищения.
После внесения выкупа за Иисуса они подошли к месту, где совершался обряд очищения. Священник взял клетку из рук Мириам. Иосиф видел, как она закрыла глаза и прикусила губы, когда тот поочередно доставал птиц и разрезал им глотки. Серо–желтые тельца лежали теперь в луже крови на каменном столе. Священник стряхнул каплю крови на голову стоящей на коленях Мириам, затем поднял руки и произнес молитву. Он бормотал ее быстро, невыразительным голосом, выдававшим, что он уже устал от постоянно повторяющейся церемонии. Он даже не посмотрел на стоящую перед ним на коленях женщину. Мириам, низко склонившись, молилась. Иосиф, глядя со стороны, думал о том, насколько ее молитва отличается от молитвы священника. Мириам делала это так, словно сосредоточенно разговаривала с тем, кто внимательно слушал каждое ее слово.
Священник закончил, и Мириам встала. Низко поклонившись священнику, она подошла к Иосифу и взяла у него Иисуса. Они уже направлялись к выходу со двора, как вдруг увидели двух приближающихся к ним пожилых людей.
Впереди шел мужчина. Он старался идти быстро, хотя ему это было тяжело. Сильно, словно с нетерпением, он ударял палкой о каменные плиты площади. Большая белая борода широко разметалась на его груди. Маленькая, худая, увядшая женщина не могла поспеть за мужчиной, хотя и старалась идти быстро. Она семенила мелкими шажками. Ее выцветшие глаза блестели так сильно, как будто у нее был жар.
Старик первым подошел к Мириам. Увидев его перед собой, Мириам остановилась. Он приблизил свое лицо к ее лицу, словно желая удостовериться в том, что она на самом деле такая, какой ее видят его старые глаза.
— Это ты? — спросил он. — Это ты? Это тебя я встретил тогда в Иерихоне? Ты провожала меня до Вифании, ты заботилась обо мне, почти несла меня? Ты не оставляла меня, хотя тебе самой не хватало сил? Это ты?
Старик спрашивал так горячо, что даже стал задыхаться.
— Это я, отец, — ответила Мириам. — Я не сделала ничего большего, чем сделал бы любой другой на моем месте…
— Нет, — возразил он решительно. Затем простер над ней руки и положил их на ее плечи. Его глаза по–прежнему вглядывались в ее лицо. — Уже тогда мое сердце билось и, казалось, что?то предчувствовало, — говорил он. — Той ночью я понял, но утром тебя уже не было…
— Я торопилась, отец. А хозяева обещали позаботиться о тебе…
— Они позаботились. Потом они еще многое сделали для меня. А ты исчезла, и я не знал, где тебя искать. Но я должен был тебя увидеть, и сегодня Всевышний позволил мне тебя отыскать. Сегодня самый счастливый день в моей жизни. Ты позволишь мне взять твоего Сына на руки?
— Возьми, отец, — без колебания ответила она, но ощутила дрожь тревоги из?за того, что старик мог
