— видеомагнитофонов.
Сегодня это кажется смешным, тогда же звучало фантастично.
О своем недоверии мне рассказал переводчик Руслан Гамидов. Азербайджанец, сын покойного генерала МВД.
Я угостил его сигаретой «Ротманс»: мы сидели на терраске кафе в Наср-сити, 3: мимо проходили сисястые хабирские жены. Трахнуть одну из них он как азербайджанец почитал за честь. Но меня такая возможность пугала.
Я говорю трагически:
— Руслан, готовится информационная революция. Запускается производство видеомагнитофонов. Ты сможешь смотреть и записывать кино у себя дома.
Руслан выслушал, мрачно сказал:
— Много знаешь. Много пиздишь. А сердце у тебя жесткое, нераскрытое. Ты не знаешь, что такое трагедия. Когда отец погиб на спецзадании, я почувствовал себя таким покинутым! А ты — о каких-то видео. Любить надо людей.
Ну что ж, я понял, что беседу надо заканчивать.
По пути домой купил у продавца постер — Рокуэлл Уэлш в купальнике. В гелиопольском кинотеатре «Норманди» я видел ее в фильме, где она облила насильника бензином и подожгла.
Постер повесил над дверью. Ничего, хороший постер. Она там улыбалась белоснежными зубами, раздувая накачанную грудь.
ВИВА АС-САДАТ!
(дата неразборчива)
Еще я вспоминаю: площадку на Мукаттаме, сгущающиеся сумерки над Каиром, посвистывание и треск транзистора, который настраивается на каирскую волну.
Голос Садата. Мягкий, басовитый, банальный:
— Ана ракиб фи-ттайара, будаххину-шшиша уа буфаккир фи мауду’ ассалям (я сижу в самолете, курю трубку и думаю о проблеме мира).
На улицах Каира потягивают кальяны безмятежные бауабы в галабиях, поддакивают, одобряют. Уважение к раису у них в крови. Портреты Садата — повсюду: с шишкой на лбу. Считается, что этот человек — политический оборотень. Но разве в политике таких не большинство?
Летом 42-го неизвестный никому лейтенант Анвар Садат по личной инициативе направился с миссией к Роммелю. Худой смуглый египтянин с еле заметной черной шишкой на лбу. В планшетке лежало предложение — объединить усилия против англичан, создать прогерманское правительство в Египте.
Обходными тропами он пробирался в район боев под Эль-Аламейном.
На выезде из Александрии его остановили британские патрули, за шкирку доставили в контрразведку. Допросы продолжались долго. Садат сказал всё: англичане его отпустили в обмен на подписку. Он стал внештатным информатором и долго потом просыпался в холодном поту, боясь, что его разоблачат.
Для легенды — его разжаловали, посадили в тюрьму, разрешили бежать. В 45-м он был восстановлен в армии по амнистии.
Он долго слыл соратником Насера: ходил ласковый и неприметный, клялся в дружбе Советскому Союзу. В Москве были очень рады, когда он стал президентом.
Потом пришло известие, что Садат обезвредил всех друзей Советского Союза: в армии, МВД и парламенте. Стал говорить о дружбе с Америкой, о «политике открытых дверей».
Доверчивый египетский народ со всем этим был согласен: все так же сидели на улицах аксакалы, дымили кальянами, одобрительно кивали.
После подписания Кэмп-Дэвидского договора с Израилем Садат начал пить. Вернее, стал пить больше. Его любимым напитком была водка. Он свято верил, что она не оставляет запаха.
Приходил утром на совещания с остекленевшими глазами, застегнутым на все пуговицы, в маршальском кителе, в двенадцать уезжал на обед и снова лез в холодильник. Однако темная шишка на его лбу росла — свидетельство исправных молений на коврике.
Жена — полуангличанка Джихан, для домашних Джигги, — смотрела с изумлением на эти новые привычки. По вечерам с бокалом водки Садат садился в кинозале и, подобно Сталину, смотрел голливудскую классику — Фреда Астера, «Унесенные ветром» и т. д. Неизменный кальян дымился у его ног.
Стадион Наср-сити, 6, октября 81-го. Парад. Садат сидит на трибуне в причудливом маршальском мундире, с жезлом в руке. Вокруг руководство страны.
Из крытого грузовика выскакивает кучка солдат, их ведет лейтенант Исламбули. Они бегут к трибуне, стреляют из «калашниковых», бросают гранаты. Садат почему-то встает — навстречу пулям. И падает, держась за шею. Остальные прячутся под скамейки. Истекающего кровью Садата по требованию жены доставили не в госпиталь, а на виллу, где он через час скончался.
Стоп-кадр.
Хрен с ним, с Садатом. Его история подтверждает одно: человек — игрушка обстоятельств и спецслужб; массы — быдло; навязать им можно все — от коммунизма до капитализма — и в Египте, и в России, и в Штатах. Даже героизм фанатиков не в силах это изменить. Мы все — Садаты.
АТРИБУТЫ 71-го
И все-таки планета вертелась! Материальное было неуничтожимо. Престижная покупка — «Жилетт»: станок, меняющий угол лезвия. При этом само лезвие оставалось классическим. А в совке используют старые станки, времен Второй мировой войны. Продается «Олд спайс»: афтер-шейв и одеколон. Запах сейчас кажется отвратительным. А тогда — супер. Не то что «Шипр» или «Лаванда» в Союзе.
Часы «Сейко» и «Ориент» конкурировали в премиум-сегменте. «Ориент» имел более экзотическую форму — сейчас такие не производят. Продавцы помещали часы в аквариумах с рыбками и выставляли в витрине на виду у изумленных пешеходов. За эти «Сейки» ребята готовы были продать родину.
71-й: на улицах появляются джинсы-клеш и башмаки-булыжники. Нам, переводчикам, новая мода активно не нравится. Мы остаемся в 60-х.
Однако золото — вот точка притяжения для командировочных. Мы всё узнали про караты. В Советском Союзе в ходу были четырнадцать каратов — 585-я, кажется, проба. Низкая по содержанию чистого золота.
В Египте хабиры смекнули, что брать надо восемнадцать каратов. Желательно — изделия швейцарской и итальянской работы. Все стали большими специалистами. Ходили по лавкам, разглядывали изделия в лупу, пробовали на зуб, спорили с продавцом. Дыбля — колечко, хатим — перстень, сильсиля — цепочка и т. д.
Знание языка не спасало от надувательств. Часто какое-то звено в цепочке оказывалось медным или перстень начинал облезать после первой недели.
Наколовшись пару раз на базаре Хан-халили, где впаривали что угодно, мы с Сашей повадились ходить к ювелиру Шушани. Это был седовласый армянин, его лавка находилась на улице 23 июля, которую по старинке именовали Фуад.
Когда в кармане было фунтов двадцать-тридцать, мы заходили к Шушани, заказывали кофе и принимались разглядывать товар. При этом имитировали британцев, которые в туземных лавках ведут себя надменно, разглядывают украшения чуть ли не под микроскопом, выказывают пренебрежение к продавцу и торгуются до упора.
В золотые украшения египтяне охотно вставляли александрит и агат — полудрагоценные камни, которые почему-то пользовались спросом в Союзе. Куда лучше была бирюза — файруз. Но тут следовало быть внимательным. Настоящая бирюза — в прожилках, бугристая, живая, а они вставляли искусственную
