Сама по себе линия экватора не представляла собой ничего примечательного. На шоссе стоял аляповатый столб. Рядом валялись расколотые бетонные блоки. Говорят, что здесь в свое время был установлен бюст Муссолини. Но когда англичане прогнали отсюда итальянских колонизаторов, статую диктатора тут же взорвали.
На обратном пути произошел забавный диалог с представителем Министерства информации.
— Скажите, а в России есть экватор? — поинтересовался он.
— Нет. У нас есть только Полярный круг.
— А у нас в Сомали даже два экватора. Вы видели старый. А есть еще новый — шоссе, что недавно проложили дальше от побережья…
Каждый, что называется, судит со своей колокольни. А разве я мог бы предположить, что погода на юге Сомали окажется в июле прохладнее, чем в Подмосковье? Мы ночевали в новом туристическом центре, построенном среди саванны на некотором удалении от океана. Эти бунгало заведомо строились без расчета на какое-либо кондиционирование. Из-за ветра с моря тут прохладно: 26–27 градусов. Нет ни комаров, ни москитов. Искупаться на восточном побережье Индийского океана, впрочем, не удалось — слишком велики приливные волны. Местные жители называют эту страну Соомаал, что означает Молочная страна, или Сифтар — Страна верблюдов. Второе название, пожалуй, больше всего подходит для государства, где почти три четверти населения составляют скотоводы-кочевники. Верблюд доныне кормит, поит и одевает большинство сомалийцев.
ЗИМБАБВЕ
Между Замбези и Лимпопо
Вот уж не думал, не гадал, что когда-нибудь попаду в часть Африки, расположенную между этими двумя реками! Ведь сначала Замбези, а потом Лимпопо, куда ездил лечить зверей добрый доктор Айболит, служили политическим водоразделом Черного континента. Каменный уступ, образующий знаменитый водопад Виктория, упирался тогда одним концом в независимую Замбию, а другим — в расистскую Родезию.
Вспомнился завершающий год моей корреспондентской работы в Лондоне. Там, во дворце Ланкастер, состоялась конференция, положившая конец семилетней вооруженной борьбе патриотов Зимбабве против расистского режима Яна Смита. Его партия Родезийский фронт пренебрегла советами из Лондона и в 1965 году пошла на «одностороннее провозглашение независимости» от британской короны. Хотя большинство африканских государств в ту пору уже освободились от колониального гнета, четверть миллиона белых в Родезии узурпировали власть, не пожелав ни в какой форме делить ее с семью миллионами темнокожих африканцев. Лишенное политических прав большинство не смирилось с этим. Вооруженные выступления против расистского режима приняли форму национально-освободительной войны. К концу 70-х годов партизаны были близки к победе.
И тогда Лондон поспешил выступить в роли посредника, дабы урегулировать конфликт политическими средствами. Британским колонизаторам не откажешь в умении и готовности идти на компромисс, если возникает угроза потерять все. А в Родезии их волновала и судьба английских капиталов, и судьба белых поселенцев, большинство из которых имеют родственников на Британских островах.
«Когда кофе начинает закипать, нужно снять его с огня, пока оно не убежало». Следуя этому правилу, Лондон постарался, чтобы участники конфликта пришли к взаимоприемлемой договоренности. В стране впервые состоялись всеобщие выборы по принципу «один человек — один голос». Была провозглашена Республика Зимбабве — пятидесятое по счету независимое африканское государство. Помню, как трудно было британской печати отказаться от привычной для нее терминологии. Ведь участников партизанского движения она обзывала не иначе как «террористами». А тут их главного вожака Роберта Мугабе пришлось скрепя сердце именовать премьер-министром, бывшую Родезию называть Зимбабве, а ее столицу — не Солсбери, а Хараре.
И вот мне представилась возможность увидеть эту далекую африканскую страну, лежащую к югу от экватора, между реками Замбези и Лимпопо. Если говорить о первых впечатлениях, то они прежде всего касаются благодатного климата. Я вылетел из Москвы в один из последних дней лета. А погоду в Хараре хотелось сравнить с началом осени в Крыму. Термометр показывает 28 градусов тепла, но ходишь по улице в летней рубашке и совершенно не ощущаешь зноя, хотя солнце висит буквально над головой. Усядешься в тени — и тут же хочется что-нибудь накинуть. Хотя моря поблизости нет, все время продувает свежим ветерком. Хараре расположен примерно на высоте Кисловодска — около 1600 метров над уровнем моря. Да и воздух тут такой же, как на Северном Кавказе или в Крыму: сухой, пахнущий полынью. Пожалуй, подобное сочетание яркого солнца и бодрящего, прохладного воздуха я встречал только в Австралии.
Какую все-таки огромную роль играет влажность! В Сингапуре температура тоже держится на уровне 28 градусов. Но там трудно пройти по улице даже полчаса: тут же обливаешься потом и спешишь отдышаться где-нибудь в помещении с кондиционером. Попав в Хараре, понимаешь, что эта часть Африки, кроме всего другого, привлекла британских колонизаторов и своим климатом, который не доставляет человеку неприятностей круглый год. К тому же это одно из немногих мест на Черном континенте, где можно пить сырую воду из-под крана, не опасаясь инфекции.
Над одним из скверов Хараре возвышается старинный флагшток. Сейчас на нем развевается государственный флаг Республики Зимбабве. Но на потемневшей бронзовой табличке можно прочесть, что 12 сентября 1890 года на этом месте был впервые поднят британский «Юнион Джек». Инициатором церемонии явилась «Британская южноафриканская компания», которую основал Сесил Джон Родс. Именем этого человека впоследствии и была названа страна — Родезия. В этой части Африки белым жилось неплохо, о чем, пожалуй, наглядно свидетельствует и облик Хараре. Зеленый, хорошо распланированный, просторный город, где ни ширина улиц, ни размеры земельных участков словно бы ничем не лимитированы. В Хараре легко ориентироваться. Город четко расчерчен на квадраты почти по странам света: с юга на север идут авеню, с востока на запад — стриты. Вдоль оград выстроились джакаранды — деревья, которые в сентябре, то есть в начале весны, покрываются лиловыми цветами.
Белые виллы под черепичными крышами поражают разнообразием архитектуры, обширными, тщательно ухоженными садами. С самолета Хараре выглядит как сплошной зеленый массив, среди которого краснеют прямоугольники крыш и зеленовато поблескивают бесчисленные бассейны, похожие издали на вкрапления здешнего полудрагоценного камня — вердита. Еще в колониальные времена сложилась формула благосостояния белого человека в Родезии: «три — два — один». Эти цифры означают: «трое слуг, две автомашины, один бассейн». Данные слагаемые белая община привыкла считать критериями пристойной жизни. Южную часть Хараре — так называемый Сити — хочется назвать миниатюрным южноафриканским Сингапуром. Транснациональные корпорации и банки возвели там немало современных многоэтажных зданий. Несколько магистралей, закрытых для автомобильного движения, образуют торговый центр. В толпе на центральных улицах Хараре то и дело встречаются белые лица. Правда, в магазинах видел белых продавщиц лишь в парфюмерном отделе дорогого универмага, а белых мужчин — только в магазине, где продаются охотничьи ружья. Судя по тому, как смело, даже вызывающе одеваются в Хараре белые девушки, они, видимо, привыкли чувствовать себя в безопасности среди уличной толпы.
В половине пятого в Сити начинают опускать металлические шторы на витринах. Закрываются офисы и магазины. Ровно в пять центр Хараре пустеет. А еще минут через сорок, незадолго до шести вечера, город погружается в темноту. Думаю, что жизнь в столице Зимбабве столь стремительно обрывается не только из-за скоротечности тропических сумерек. Это, видимо, инерция тех времен, когда белый обитатель бывшего Солсбери спешил засветло добраться домой, запереть ворота, спустить собак и расчехлить станковый пулемет.
Попав в Хараре в связи с Конференцией глав государств и правительств неприсоединившихся стран,
