швыряли миской или ботинком — после чего возвращались к своим делам.
На второй день я почти обезумел от жажды.
Ожоги на моем плече воспалились и горели так, как будто к ним до сих пор прижималось раскаленное железо, почти так же сильно горело в голове и в пересохшем рту. Прижимаясь лбом к каменной стене, я то проваливался в забытье, то просыпался и начинал лизать холодные железные звенья цепи.
На третий день пошел дождь.
К счастью, одно из окон было почти надо мной, я наконец-то смог напиться, ловя губами хлещущие косые струи. После дождя спала изнуряющая жара, ощущавшаяся даже в этом каменном мешке, и я ожил настолько, что снова попытался что-то сделать с ошейником…
От этого полезного занятия меня отвлек старикашка Сидур, который вошел в камеру в сопровождении неизменной охраны и, как всегда, застыл в нескольких шагах от вонючего водостока. В надежде, что мерзавец подойдет ближе, я притворился, будто вот-вот отдам концы, но старый хрыч не попался на трюк: выждав обычное время, он повернулся, чтобы уйти…
И тут случилась неожиданная и дикая вещь.
Скрэк, у которого недавно возникла размолвка с грабителем Ти-лаа — размолвка, кончившаяся весьма печально для скина — внезапно возник у своего недруга за спиной и резким ударом плеча бросил его в сторону уходящего Сидура. Ти-лаа поскользнулся на мокром полу, налетел на тщедушного старикашку и сбил с ног.
Все обитатели верхней угловой просто оцепенели, а я хрипло расхохотался. Зрелище начальника тюрьмы, с проклятьями барахтающегося на полу, было почти таким же упоительным, как вода, недавно лившаяся в мой пересохший рот!
Мгновение спустя Сидура подняли на ноги стражники, и старый негодяй, взглянув на бледного от ужаса грабителя, коротко приказал:
— Подвесить!
— Я не виноват! — взвыл Ти-лаа. — Это скин, клянусь мечом Интара!..
Но Сидур уже вышел из камеры, а еще через несколько минут громила заболтался, подвешенный за руки к решетке окна. Стражникам пришлось немало потрудиться, чтобы продеть веревку сквозь прутья, и, пока они карабкались друг другу на плечи, Скрэк крутился рядом с назойливыми предложениями помощи. Наградив скина за желание сотрудничать ударом дубинки, стражники удалились, а Ти-лаа остался висеть в полуфуте над полом.
— Вот таким ты мне нравишься, приятель, — проговорил Скрэк, с глумливой улыбкой обойдя вокруг него. — Может, в следующий раз тебя подвесят за ноги, тогда ты будешь смотреться еще лучше!
Ти-лаа с ругательством попытался пнуть скина, но вор отскочил и продолжал изощряться в насмешках над беспомощным противником. Решетка скрипела от рывков раскачивающегося на веревке разъяренного грабителя, в конце концов Ти-лаа все-таки удалось ударить Скрэка ногой по ребрам. Скин отлетел на два шага, упал и покатился по полу под дружный хохот арестантов, радовавшихся неожиданному развлечению.
Но когда парень вскочил и бросился к своему обидчику, хохот мгновенно смолк: в руке у Скрэка блеснул нож.
— Сейчас ты у меня попоешь, мразь! — прошипел вор. — Ну, что тебе отрезать в первую очередь?
— Откуда у тебя нож? — рявкнул Динк. Скрэк мгновенно обернулся к главарю арестантов, готовый пустить оружие в ход.
— Одолжил у знакомого стражника, — нагло ответил он.
— Ты украл оружие у охранника?! Безмозглый лаэтянин, из-за тебя нас всех отправят на рудники! Дай мне нож!
Динк протянул широкую лапу, но скин и не подумал выполнить приказание.
— Не подходи! — взвизгнул вор. — Искромсаю!..
Пятясь от надвигающегося убийцы, Скрэк совсем забыл про Ти-лаа, который не преминул воспользоваться такой забывчивостью: грабитель дернулся на веревке, намереваясь врезать ногами в тощую спину врага…
Но вдруг прут решетки, к которому была привязана веревка, вылетел из пазов, и Ти-лаа, Динк и Скрэк повалились на пол, образовав живописную кучу-малу.
Первым опомнился убийца: он перехватил руку Ти-лаа, вооруженную железным прутом, и оттолкнул грабителя от Скрэка.
— Тихо! — прошипел он. — Сейчас не время! Похоже, нам всем светит выбраться отсюда… Ти-лаа, после проломишь ему башку! Димо, Ла-гон, встаньте под окном, живо!
Два самых высоких и мощных унита мгновенно подставили Динку плечи, главарь арестантов дотянулся до окна и принялся дергать два оставшихся прута решетки.
Все затаив дыхание следили за ним, даже Скрэк и Ти-лаа забыли о своем раздоре.
Я тоже напряжение смотрел на усилия Динка и наконец хрипло попросил:
— Отвяжите меня! Я смогу выломать прутья!
В тот же миг убийца выдернул второй прут; все встретили это событие приглушенными радостными восклицаниями.
— Скрэк! — зашептал я. — У тебя есть нож… Разрежь этот проклятый ошейник!
— Заткнись, раб! — отозвался Скрэк, не сводя глаз с окна.
— Во имя Интара…
— У Интара и проси!
— Есть! — хрипло вскрикнул Динк.
Последний прут полетел на пол, громила тут же начал протискиваться в окно. Вскоре он исчез из виду, но почти сразу в отверстии показалось его борода, и Динк прошептал:
— Давайте сюда веревку!
Ему кинули веревку с привязанным к ней железным прутом положив прут на угол окна, унит сбросил канат в оконный проем.
Обитатели верхней угловой начали покидать камеру в таком молчаливом согласии, какого я никогда не наблюдал среди них во время кормежки. Только мой голос нарушал тишину: раз за разом я умолял разрезать ошейник… Но не мог крикнуть громко, потому никто не обращал внимания на мои просьбы.
Наконец в камере оставались лишь я, Ла-гон и Скрэк.
Вконец потеряв надежду, я замолчал и в каком-то полубреду смотрел, как Ла-гон лезет к окну, как скрывается в нем, как Скрэк протягивает к веревке руку…
— Будь ты проклят, румит, — слабо прошептал я лаэтскому вору.
Скрэк со злобной ухмылкой обернулся, двумя жестами показал, куда я могу запихать свое проклятие… Но когда он снова повернулся к окну, веревка уже втягивалась в дыру в потолке. Обитатели верхней угловой смылись, оставив скина отвечать перед начальником тюрьмы за свой побег.
Теперь пришел черед Скрэка бесноваться и проклинать, а я тихо смеялся, глядя, как унит раз за разом пытается допрыгнуть до окна. Десять футов, которые были бы для меня сущим пустяком, являлись непреодолимым препятствием для парня, выросшего в малом притяжении во-наа. Наконец Скрэк понял всю тщетность своих попыток и в отчаянии замер под окном, изрыгая грязные ругательства.
— Если ты меня освободишь, я помогу тебе выбраться, — наконец перебил я его излияния. Скин, тяжело дыша, уставился на меня.
— Решай, пока еще есть время… Вытащив нож, он одним прыжком оказался рядом и приставил лезвие к моему кадыку.
— Если ты попробуешь выкинуть какую-нибудь подлую штучку, я вырежу тебе сердце, понял, раб?! — прошипел унит.
И я впервые с удивлением заметил, что глаза у него такие же голубые, как у Наа-ее-лаа — обычно они казались почти черными, такая в них кипела бешеная злоба.
Лезвие ножа заскрипело по заскорузлой коже, ошейник упал на пол вместе с цепью, столько дней не дававшей мне ни встать, ни лечь. Каким счастьем было наконец-то подняться на ноги!
Но едва я сделал это, как снова повалился на пол.
— Поднимайся быстрей, проклятый итон! — рычал Скрэк, тряся меня за плечи.
