— Ну так скажи ей, что не хочешь, — посоветовал Рон.
Дэви словно бы поперхнулся.
— Ага, «скажи»! — горько передразнил он. — Чтобы она снова выбросила меня за борт? Не-ет, один раз меня уже выбрасывали, больше я такого не хочу!
— Никуда она тебя не выбросит, перестань выдумы…
Ба-бах! «Лучезарный» с шумом плюхнулся в воду, нырнул, и его прозрачные стены обволокла сине- зеленая вода.
Стаи рыб стремительно разлетались перед хрустальным куполом, слева по борту полыхали оранжевые подводные рощи, а впереди серебрились дюны Урочища Морских Дьяволов — одного из самых красивых мест в Радужном Океане.
Но сейчас Дэви не радовала даже красота Водного Мира.
— Ох, и влип же я, Ронни! — прошептал он, глядя, как большие черные скаты медленно плывут над пламенеющими подводными лесами. — Крепче, чем в паутину сторожевых пауков. Скоро она закончит собирать на меня бумажки, и тогда я буду принадлежать ей со всеми потрохами, навсегда!
— Ты просто к ней еще не притерпелся, — на удивление спокойно и рассудительно ответил Рон. — А когда поживешь с ней подольше, привыкнешь — и все образуется.
— Да?! А если бы ты подольше постоял в обнимку с тем сторожевым пауком, ты бы к нему привык?! — сердито воскликнул Дэви.
Рона тряхнула дрожь от макушки до пяток, и в каюте надолго воцарилась тишина.
К «Лучезарному» подплыл кит-полосатик и заглянул в каюту глазом величиной с теннисный мяч. Потом добродушно подмигнул и круто взмыл вверх; лопасти огромного хвоста закачали яхту и взвихрили длинные нити водорослей, выгнув их «против ветра»…
— Знаешь, Рон, — тихо сказал Дэви, — а она, оказывается, увозит меня не в Госхольн, а в Шек…
— Куда-куда?
— В Шек. Она теперь там работает…
— В столицу?!
— Ага. Мне об этом сказал господин Джоунз. Конечно, а ей-то зачем говорить мне, куда мы едем! Никто же не спрашивает у дорожного чемодана, захочет он куда-то поехать или не захочет…
— Погоди-ка! — перебил Рон; глаза его стали огромными и круглыми, как у кита. — Так ты что, теперь будешь жить в столице?! Да это же просто блеск! Метро! Зоопарки! Библиотеки! Аттракционы!..
— Да, просто здорово, — с тяжелым вздохом ответил Дэви. — Послушай, Ронни… Когда она повезет меня в Шек, ты будешь рядом?
- Вот так вопросик! — воскликнул Рон, вскочив. — А ну, попробуй угадать с трех раз — буду я с тобой или не буду?
Госпожа Доррис взяла билеты на девятичасовой поезд, но явилась в школу к семи утра — и правильно сделала.
Сначала толстый грубиян, которого неизвестно какой идиот назначил директором школы, отнял у нее кучу времени, разговаривая с кем-то по телефону. При этом он с бесподобной наглостью делал вид, будто госпожи Доррис вообще нет в кабинете! А когда наконец повесил трубку, затянул длинную речь вместо того, чтобы по-быстрому отдать ей документы Джона. Директор болтал об ответственности, которую она на себя берет, принимая опекунство над мальчиком и забирая его из спецшколы, о том, в какие из столичных школ он рекомендует записать Джона, о том, по каким предметам его следует профилировать… Как будто она беспросветная дура, которая сама не в состоянии решить, где и чему следует учиться ее племяннику!
Нет, какова наглость, а?! Но самое беспардонное хамство этот субъект приберег напоследок: он закончил свою речь угрозой, что через месяц к ней заглянут люди из комиссии по защите несовершеннолетних и проверят, как у Джона идут дела. Да за кого он ее принимает — за совратительницу малолетних?!
Стерпеть такое было никак невозможно, и госпожа Доррис осадила грубияна одной-единственной хлестской фразой. Потом вынула из рук онемевшего директора документы и отправилась в комнату племянника.
Слава богу, Джон не проспал, был полностью одет и даже собрал свои вещи, но, проверив его рюкзак, госпожа Доррис обнаружила там массу никчемного барахла. Как будто вчера она не повторила ему раз десять: «Бери только самое необходимое!»
Пришлось вытряхивать все это на кровать и разбирать на две кучки, откладывая налево то, что надо взять с собой (зубную щетку, пенал, калькулятор), а направо — то, что вовсе незачем тащить в другой город (сломанные машинки, маленький глобус с треснувшей подставкой, какие-то грязные железяки, две растрепанные книжки, каких в любой библиотеке пруд пруди, большую раковину и прочую дребедень)… Джон провожал каждую отложенную направо вещь трагическим взглядом и даже осмелился пискнуть, что, дескать, книжки, глобус и раковину ему подарили!
Времени на длинную воспитательную беседу уже не было, пришлось ограничиться кратким внушением, после чего Джон мигом попросил у тети прощения, а госпожа Доррис заново уложила его рюкзак и привела племянника в подходящий для выхода вид…
Но как только она закончила его причесывать, в комнату, зевая и протирая глаза, ввалилась толпа мальчишек и девчонок во главе со своим бородатым невежей-учителем — он, видите ли, привел их попрощаться с Джоном, и это было не прощание, а сумасшедший дом!
Джон хотел раздать одноклассникам те вещи, которые ему не позволили взять с собой, но учитель сказал, то вышлет ему все это по почте (ну и нахальство, называется педагог!). Девчонки стали пихать Джону на дорогу конфеты; какой-то курчавый хулиган попытался всучить ему живую белую мышь; мальчишка, живший с Джоном в одной комнате, сунул ему в карман перочинный ножик и пообещал приехать в гости… Вот чего им только не хватало — так это визитов хулиганов с перочинными ножами!
Словом, когда госпоже Доррис наконец удалось вытащить племянника из этого бедлама, было уже без четверти восемь, и она чувствовала себя до предела взвинченной и измочаленной!
А Джон делал все, чтоб взвинтить ее еще больше.
Надо сказать, пресловутой комиссии по защите несовершеннолетних не мешало бы заняться здешней «спецшколой» и проверить, что тут такое творят с учениками, в результате чего они за неполный год из нормальных детей превращаются в неуклюжих косноязычных дикарей? Она вполне могла бы подать в суд на господина Тернера за то, что в его школе сделали с ее племянником! Просто с трудом верилось, что всего год назад Джон был таким очаровательным малышом, пусть немножко скованным, но всегда веселым, ласковым и обаятельным! А сейчас ни новый джинсовый костюм, ни модный джемпер, ни прическа «юный паж» не делали его похожим на цивилизованного ребенка.
Правда, за неделю ей кое-чего удалось добиться: Джон перестал разрисовывать запястье шариковой ручкой, научился просить прощения за свои проступки, вспомнил, как надо правильно креститься, и старался смотреть ей в глаза, когда она с ним говорила… И все-таки страшно было подумать, сколько еще понадобится времени, терпения и сил на то, чтобы привести ребенка в божеский вид!
Да, Амелия совершенно права: когда у женщины есть дети, у нее уже не остается времени и сил на душевные терзания. Что же касается терпения, то год, проведенный с Люком Синджоном, научил бы терпению даже бешеную собаку!
— Джон, поторопись! — раздраженно окликнула госпожа Доррис. — Хочешь, чтобы мы опоздали на поезд? Дай руку и перестань крутить головой… Боже мой, что за ребенок!
Джон, отставший на пару шагов, быстро догнал тетю, послушно дал ей руку и смирно пошел рядом. Но его примерного поведения хватило только до ближайшего перекрестка: ткнув пальцем в одну из боковых улиц, он сказал:
— Теть Магда, видите во-он тот кирпичный дом? Меня однажды оставили там за окном на всю ночь… Почти в одной пижаме! Они там все такие психи, в этом приюте…
— Что?!
Госпожа Доррис как раз размышляла, стоит ли брать такси: в нижнем городе такси попадались на каждом углу, но ведь и до вокзала было уже недалеко… Дикая реплика племянника сразу отвлекла ее от
