— Интересные истории ты рассказываешь, продолжай, малютка! — ответил Мариан.
Когда нужно было что-нибудь рассказать, Кару не приходилось просить дважды. Она вскочила с пола и принялась рассказывать, как несколько дней назад провела час в кабинете отца. Матери и сестре она тогда же сообщила о предполагаемом бале, но откуда взялся этот проект, не сказала. Что-то помешало ей. Теперь она расскажет всем. К папочке пришли с визитом три господина: князь Зенон, граф Чарский, а фамилию третьего она забыла, но он такой большой, высокий и широкий, а на груди у него блестят звезды и кресты. Кара хотела спрятаться от гостей за этажерку… там стоит такая этажерка, она за ней часто сидит, ее никто не видит, а ей все видно и слышно — очень удобное местечко, вот только с Пуфиком беда: едва кто-нибудь войдет в комнату, он так и рвется залаять, но тогда она рукой зажимает ему мордочку — и все тихо! Но в этот день она не ушла за этажерку, потому что папочка решительно приказал ей сесть в кресло. Она и уселась, вот так, с важным видом…
Тут девочка, усевшись на пуф, показала, в какой позе она сидела при гостях: руки сложила на коленях, выпрямилась и придала важное выражение своему розовому лицу. Мешал ее важному виду только Пуфик: он залез к ней за спину, лапки положил на плечо и уткнулся мокрым носом в самое ухо. Тогда один из гостей обернулся к ней и сказал:
— У вас прелестная собачка!
— Очень умная, — ответила она.
— А как ее зовут? — спросил второй.
— Пуфик! — объяснила Кара.
Она вовсе не смеялась, потому что ничего тут не было смешного. Пуфик в самом деле умная собачка, и имя у него красивое, а эти господа, глядя на нее, только мило улыбались, и один из них сказал папочке:
— Как быстро летит время! Еще недавно я видел вашу младшую дочь ребенком, а теперь…
Другой подхватил:
— Стала уже почти взрослой. И, кажется, ростом догоняет старшую сестру…
Тогда тот снова сказал:
— Этой зимой мы очень редко имели удовольствие видеть ваше семейство в обществе…
И другой подтвердил:
— Ваши жена и дочь в этом году ведут очень замкнутый образ жизни…
— Жена моя часто страдает мигренью, — ответил папочка, а тогда отозвался и тот большой незнакомый господин.
Рассказывая, о чем говорили гости, Кара меняла голос, подражала их движениям, манерам; теперь, желая изобразить незнакомого господина, она повторила его слова самым низким голосом, на какой только была способна:
— Я еще не имел чести представиться вашей супруге и старшей дочери, но столько слышал о них, что… и так далее.
Потом они поговорили с папочкой о чем-то еще, а уходя, сказали ей несколько очень приятных комплиментов. Кара ответила реверансом. Она смело может сказать, что блестяще сыграла роль взрослой барышни. После ухода гостей папочка сказал, что очень рад визиту этого большого господина, потому что знакомство с ним нужно ему для дела. Потом подумал немножко и прибавил:
— Знаешь что, малютка? Тебе уже пора показываться в свете.
Мариан вполголоса буркнул:
— Понадобилась новая колонна для его храма…
Ирена усмехнулась; Мальвина притворилась, что не слышит; Кара за своим щебетом ничего не замечала и продолжала щебетать:
— Потом папочка сказал, что мама и Ирена ведут монастырский образ жизни, мало принимают и выезжают. Как будто в доме случилось несчастье или банкротство. Это вообще нехорошо, а кроме того, может повредить его делам. Чтобы не было такого впечатления, необходимо устроить один прием, но большой и очень пышный. Скоро кончается масленица, в конце масленой недели мы дадим бал, и «малютка» первый раз покажется в свете. А час тому назад папочка сказал, что будет сегодня с нами обедать и тогда подробно поговорит с мамой насчет бала.
На этом Кара окончила свой рассказ, немного напоминавший театральное представление, а Мариан вдруг поднялся с кресла.
— Мне нужно уйти отсюда, — сказал он, неестественно выпрямившись, с застывшим лицом.
Мальвина тихо попросила его:
— Останься, Марысь!
Лицо ее приняло страдальческое выражение, глубже прорезалась морщинка на лбу, в голосе звучала мольба. Мариан поглядел на нее, с минуту поколебался и, как автомат, опустился в кресло, пробормотав:
— Que votre volonte soit faite![139] Буду изображать горшок, окрашенный в цвет сыновней любви… ради тебя, мама!
При мысли, что ему предстоит сейчас встретиться с отцом, он почувствовал, как у него иссыхает сердце.
Лакей доложил, что обед подал. Кара вскочила с пуфа:
— Пойду приведу папочку!
Она бросилась к дверям, но вернулась и, упав перед матерью на колени, стала осыпать ее руки и платье долгими горячими поцелуями. Потом обвила ее шею и тихо прошептала:
— Мамочка, золотая моя, единственная, любимая!
Порывисто поднявшись, она, как птица, упорхнула из комнаты. Что означал этот внезапный прилив нежности к матери? Никто не понял; быть может, не понимала и она. Была ли это просьба за кого-то или уверение в том, что она очень любит не только этого «кого-то», но и мать? Или радость, что, наконец, она увидит их вместе? Как птица, пролетела она обе гостиные, кое-где освещенные лампами, тихо, как луч, проскользнула в кабинет и, подойдя к отцу, стоявшему возле письменного стола, просунула руку под его локоть. Затем, вся порозовев, сказала, подражая низкому, торжественному голосу лакея:
— Кушать подано!
Дарвид почувствовал, как в груди его разлилась теплая струя нежности.
— Ах ты, шалунья! — воскликнул он. — Лучик мой! Малютка!
Когда он через несколько минут вошел с Карой в столовую, в противоположных дверях показался Мариан под руку с матерью, блистающей черным муаром и гагатом.
Дарвид склонился к руке жены и коснулся ее губами; на лице Мальвины играла любезная улыбка.
— Я настолько занят, — сказал Дарвид, — что не всегда нахожу время справиться о твоем здоровье.
— Благодарю тебя, я прекрасно себя чувствую, — отвечала Мальвина.
Дети, мисс Мэри, прислуга. У резного буфета суетилось два лакея; возле стола, сверкающего хрусталем и серебром, стояла мисс Мэри, изящная и еще молодая, с ясным лбом под гладко зачесанными волосами и в плотно облегавшем фигуру, пуритански строгом платье. Хозяин дома поздоровался с англичанкой и выразил сожаление, что из-за своей занятости так редко ее видит, а когда все уселись за стол, Мальвина с непринужденностью опытной хозяйки начала разговор.
— Мы сейчас говорили о Соединенных Штатах: в последнее время Ира и Мариан стали очень ими интересоваться.
— Вероятно, в связи с выставкой, открывающейся в Чикаго, — подхватил Дарвид, — действительно ожидается нечто грандиозное.
Мисс Мэри упомянула о готовящемся по случаю выставки женском конгрессе, Мальвина и Ирена дополнили это сообщение некоторыми подробностями; завязался разговор — ровный, холодный, касающийся всего слегка. Мариан не принимал в нем никакого участия. Он сидел неподвижный, глухой и немой, с застывшим лицом. Когда он ел, движения его казались автоматическими, даже веки редко мигали. Воплощение апатии и презрения, лимфы и желчи. Даже белая кожа его пожелтела и побледнели губы. Он производил впечатление элегантно разряженной куклы с блестящими глазами.
Дарвид благодушно шутливым тоном говорил о здании, строившемся в Чикаго по проекту женщины-
