Конечно, прав, кто спорит? Так что теперь давайте подумаем, как мы это организуем. — Коньковский положил на стол огромные мосластые руки, испещренные татуировками, — в ресторанной полутьме они казались клешнями жуткого чудовища из голливудской «страшилки». — И вообще, нужно решить, кто и чем в этом деле будет заниматься. Часть делов и расходов — наши, часть — ваши. Так я говорю, братва?
Конечно, заметано, — одобрительно закивали все присутствующие.
На том и порешили.
Смеркалось.
Огромный неповоротливый джип «Тойота- Раннер» вальяжно катил по серой и безлюдной московской окраине. Только что прошел дождь, и тяжелая машина порола длинные желтые лужи, как торпедный катер. Впереди ехала неприметная тридцать первая «Волга» с таксистскими шашечками — через лобовое стекло джипа можно было рассмотреть, что в «Волге» теснятся четверо бритоголовых атлетов.
И в салоне «тойоты» сидели четверо: водитель — угрюмый, неразговорчивый мужчина с лицом, побитым угревой сыпью, и короткими рыжими волосами, Кактус, Шмаль и Максим Нечаев, более известный как Лютый. Старшие сабуровских возвращались из небольшого подмосковного городка; полчаса назад там состоялась встреча с представителями екатеринбургского криминалитета. Деловые переговоры прошли успешно: стратегия и тактика действий оговорены, сферы влияния поделены, будущие доходы уральских барыг распределены. И никто из посланцев не вякнул: уральская братва уже прекрасно знала, что представляют из себя сабуровские, и потому искала в их лице не врагов своих, но союзников.
Да, Лютый, — ощерился Кактус, — ловко ты с ними базарил. Мы — тут, они — там. А треть доходов с производства наши. И делать ничего не надо.
Максим даже не удостоил говорившего взглядом, как человек, прекрасно знающий цену себе, своим словам и поступкам. Да и не только цену, но прежде всего конечную цель.
Теперь неплохо бы и расслабиться. — Поняв, что старшой не настроен на беседу, Кактус обернулся к Шмалю. — В сауну какую?нибудь… С блядями, а? Как в прошлый раз, помнишь, Колян?
Как когда? Когда ты, Вася, ту толстую телку на Олимпийском, в предбаннике, во все дыры пер? — мстительно напомнил Колян о непостижимой для окружающих любви Кактуса к дебелым сальным девкам.
Не такая она уж и толстая, — чуть обиделся Фалалеев. — Просто упитанная.
Ты бы еще свиноматку трахнул, — развеселился Шмаль.
Почему именно свиноматку? — не понял Кактус.
И сало близко, и щелка низко.
Нехитрая беседа порученцев совершенно не занимала Лютого. Может быть, потому, что он наперед знал, о чем будут говорить эти безмозглые скоты, для которых всех радостей?то в жизни — бабу трахнуть, в морду кому?нибудь дать, «марафетом» обдолбаться да рассказать потом, как весело было всем этим заниматься. А может быть, и потому, что последний разговор с Прокурором не внушал оптимизма: всегда конкретный и точный, руководитель совсекретной силовой структуры КР на этот раз выглядел в беседе непривычно обтекаемым.
«Чем мне теперь заниматься?» — прямо спросил Нечаев, и ответ высокого правительственного чиновника разочаровал:
«Пока ничего особенного не предпринимайте. Продолжайте в том же духе, Максим Александрович…»
Как бы между делом Прокурор намекнул: по подсчетам аналитиков, конкурирующие группировки могут временно объединиться, чтобы физически устранить и его, Лютого, и его порученцев, но все было сказано вскользь, без нажима, и Нечаев не придал особого значения этим словам Прокурора. Тем более что высокопоставленный собеседник под конец заметил:
«Мы не оставим вас, Максим Александрович…»
Максим метнул быстрый взгляд в зеркальце заднего вида — сзади ехал еще один джип с вооруженной до зубов охраной.
Так что, Лютый, едем в сауну или как? — спросил Кактус.
Животное ты, Вася, вот что, — беззлобно ответил Максим.
Это почему?
Потому что предки у тебя были животными и дети твои будут животными. Если, конечно, они вообще у тебя будут. И интересы у тебя животные, и сам ты…
Он не успел договорить — неожиданно впереди раздался гулкий взрыв, и желтая «Волга» подпрыгнула. Резко повернувшись, Лютый увидел: передняя машина встала на дыбы, и плавно, словно в замедленной киносъемке, перевернулась на левый бок, на капот и лобовое стекло джипа брызнул дождь осколков. Канализационный люк на дороге был сорван, и из открывшегося колодца валил густой серый дым: вне сомнения, взрывное устройство было установлено под дорожным люком.
Медлить было нельзя. Едва водитель нажал на тормоз, Нечаев выскочил из джипа, выхватив на ходу пистолет. Кактус и Шмаль последовали его примеру.
Покой тихой улочки вспороли гулкие автоматные очереди. Лютый сориентировался мгновенно: стрельба велась и с крыши трехэтажного дома справа, и из?за припаркованного на противоположной стороне улочки фургончика.
Максим спрятался за перевернутой «Волгой», колеса которой по–прежнему вращались, и, на секунду высунувшись, выстрелил в человеческий силуэт, мелькнувший за фургончиком. Но в тот же миг в каком?то сантиметре от его головы просвистела пуля, и спустя долю секунды от стены дома за спиной Максима откололись куски штукатурки, послышался жалобный звон разбиваемого оконного стекла.
Взглянув мельком на Шмаля, Нечаев увидел, что тот в одночасье сделался белее мела. Еще минуту назад такой самоуверенный и вальяжный, Артемьев теперь походил на мешок с прокисшим дерьмом: руки его нелепо тряслись, зубы выбивали дробь, он забыл о том, что в такой ситуации надо отстреливаться.
Идиот, у тебя волына под мышкой, стреляй! — крикнул Максим, и Шмаль, словно очнувшись от оцепенения, потянулся к подмышечной кобуре.
А пальба тем временем продолжалась.
Как понял Нечаев, те, кто прятался за фургончиком, вели отвлекающую стрельбу. Главные действующие лица засели на крыше дома, но нейтрализовать их не было никакой возможности: парапет крыши делал их практически недосягаемыми для ответного огня. В то же время отличный обзор сверху давал возможность автоматчикам беспрепятственно вести огонь на поражение.
Уже были расстреляны охранники из заднего джипа, уже угреватый водитель «тойоты» старших валялся под колесами с простреленной головой, уже стонал Кактус, прижимая руку к окровавленному рукаву куртки, и Шмаль, сделав несколько выстрелов вверх, поспешил к стене дома, в «мертвую зону», недосягаемую для выстрелов.
Максим принял единственно правильное решение: уходить. Метрах в двадцати от поля боя чернела арка между домами. Надо было лишь попытаться проскочить это пространство, простреливаемое перекрестным огнем с крыши и из?за фургончика, и тогда…
Туда! — Подтолкнув истекающего кровью Кактуса, Лютый кивнул в сторону арки и по его взгляду увидел, что понят им правильно.
Но его плану не дано было осуществиться.
Неожиданно из?за поворота неторопливо выкатил бледно–голубой «Зил» с фургоном, опытный Нечаев сразу же понял, что эта машина оказалась тут не случайно. И впрямь, не доезжая до перевернутой «Волги» несколько десятков метров, грузовик остановился и стал быстро разворачиваться боком, полностью блокируя путь к арке; почему?то в глаза бросилась надпись «Мебель» по всему борту. Раскрылась боковая дверца, и оттуда полыхнул сноп огня. Лишь каким?то чудом в последнее мгновение Лютый успел броситься на землю, увлекая за собой Кактуса.
Это был конец — рассчитывать на спасение не приходилось.
Кажется, приплыли, — послышалось рядом.
Обернувшись, Максим увидел Шмаля. Спрятавшись за искореженной выстрелами «тойотой», он стоял на четвереньках. Глаза Артемьева были широко открыты, по перемазанным грязью щекам темными струйками текли слезы.
Да заткнись ты, гнида! — прикрикнул Лютый. — Хочешь жить, борись до послед…
