На арене служители уже заканчивали подготовку усыпанной песком площадки для борьбы. Как и место для прыжков, она называлась скаммой.
— Каллий, — удивился Лин, — разве они не будут поливать скамму водой, чтобы получилась грязь?
— Нет, мальчик. Это делается только на тренировочных площадках.
— А правила борьбы здесь те же, что в палестрах?
— Не совсем. Здесь борец выигрывает, если заставит противника коснуться земли бедром, спиной или плечом, то есть упасть не меньше трех раз.
Гром приветствий прервал Каллия. На арену вышли борцы и приступили к жеребьевке.
— Как подбираются пары? — спросил Лин.
— В урне лежат по две таблички с одинаковой цифрой; те, которые вытянут одинаковые таблички, борются друг с другом. Потом победители опять разбиваются по парам — и борьба продолжается, пока на поле не останется один борец. Он и будет признан победителем.
— Смотрите, первая пара уже готова! — перебил Датон.
Широко расставив ноги и выдвинув правую немного вперед, борцы вытянули руки и вобрали голову в плечи так, что спина и затылок слегка приподнялись. Такая поза затрудняла для противника нападение. Но приступить к борьбе они не спешили и неподвижно стояли друг против друга. Замер и стадион. Самые шумные из зрителей молча, напряженно следили за борцами.
— Почему они не начинают? — прошептал Лин.
— Они следят за маневрами противника, чтобы внезапно воспользоваться какой-нибудь ошибкой.
— А долго они так простоят?
— Не знаю, — засмеялся Каллий, — бывали случаи, что и целый день!
Солнце нещадно палило бронзовые от загара тела, похожие в своей неподвижности на медные статуи. Зрители молча ждали.
Внезапно статуи ожили. Один из борцов молниеносным движением схватил противника поперек туловища и перебросил его через голову. Однако тот не упал. С такой же быстротой, круто повернувшись, он подставил врагу подножку, и соперники сразу перешли от неподвижности к яростному сражению. Наносить удары правилами борьбы было запрещено, но подножки, толчки и различные хитрые уловки, обманывающие противника, разрешались. Борцы то хватали друг друга за ногу, пытаясь повалить, то зажимали голову врага между ногами, то мертвой хваткой захватывали шею. Густая пыль, поднятая ими, почти скрывала их иногда от глаз зрителей. Наконец один из них вспрыгнул другому на голову, просунул локти ему под подбородок, а ногами охватил тело и сковал таким образом свободу движений врага.
— Прекрасно! — сказал Ликон. — Это совсем новая уловка, и к тому же она не принадлежит к числу запрещенных!
Так же решили и судьи. Глашатай провозгласил имя Алкимедонта из Эгины. Еще три раза предстояло сегодня зрителям услышать его имя. Победив во всех четырех турах, Алкимедонт был признан олимпиоником в борьбе на этих Олимпийских играх.
Борьбой закончилась программа второго дня.
У входа на стадион ждал, как всегда, Гефест.
— Ступай к себе, Лин, — сказал Каллий, — тебе пора спать.
— А ты? — спросил Лин.
— О, мы еще не скоро ляжем, — засмеялся Теллеас, — новые олимпионики будут праздновать победу!
— Как праздновать?
— Ну, победители и их друзья с венками на головах и все поклонники пойдут с песнями к Альтису. Гимнами будут прославлять олимпиоников, их род, город, в котором они жили. А потом новые герои устроят пир!
Юноши с шумом и смехом ушли, а Лин с сожалением поглядел им вслед.
— Пойдем, Гефест, — грустно сказал мальчик.
Глава X
Украденная свобода
В этот вечер Лину совсем не хотелось спать. Всходила полная луна, такая яркая, что в ее свете, казалось, тускнели звезды, а со стороны Альтиса доносился веселый шум и звучали песни.
— Тенелла! — пели молодые голоса под нежный аккомпанемент флейт.
— Гефест, — помолчав, начал Лин.
— Да, молодой хозяин?
— Ты помнишь, как спас меня от бешеного быка, когда мы были в деревне?
— Конечно, — улыбнулся Гефест. — У меня до сих пор в плохую погоду ноет нога, которую он проткнул!
— Почему ты это сделал? — неожиданно спросил Лин.
— Что? — не понял педагог.
— Почему ты бросился мне на помощь? Ведь бык мог убить тебя?
— Меня с детства учили, что трусость недостойна мужчины, — отметил Гефест.
— Где ты жил, когда был маленьким?
В наступившей тишине еще громче доносились веселые возгласы:
— Тенелла!
— Слава богу, могучий Геракл!
— Я скиф, — тихо начал Гефест, — и родился очень далеко от Афин, по ту сторону Понта, в степях, где нет никого, кроме кочевников.
Гефест умолк. Его глаза смотрели куда-то вдаль, словно он видел необозримые, поросшие ковылем степи и слушал ржание бешено мчавшихся табунов. Молчал и Лин.
— Пойдем спать, Филоксен, — пробормотал кто-то невдалеке.
— Клянусь богами, Менон, я не могу узнать нашей палатки…
засмеялся первый.
Шаги утихли. Видимо, подгулявшие приятели пошли искать свою палатку дальше.
— Почему же ты стал рабом?
— Потому что однажды ночью враги напали на нас неожиданно, перебив дозорных. Сонного, меня связали и увезли. А потом — продали.
— Моему отцу?
— Нет, — улыбнулся Гефест, — твой отец никогда не бывал так далеко от Афин. Всех пленных привезли в большой город на берегу моря. Я в первый раз увидел высокие храмы с мраморными колоннами, статуи богов и героев. Впервые увидел я и море…
— Какой же это был город?
— Это был Пантикапей, столица Боспорского царства. В гавани стояло много больших кораблей, и ветер колыхал их паруса — два больших, один над другим, на мачте, и третий поменьше, под ними. На палубе сидели гребцы. Вот на такой корабль погрузили тюки кожи и шерсть, зерно, соленую рыбу и… рабов. Все это везли в Афины, чтобы продать на рынке.
— И тебя тоже продали?
— Конечно. С тех пор прошло немало лет.
