— Я в порядке, просто мало спал. Мне жаль, что у тебя так с сыном… Алекс, кажется?
— Ты дал себе труд полистать мое досье? Я польщен.
— Господи, Энди, просто я помню. Ты всегда обижаешь людей, прежде чем попросить их об услуге?
— Да, это старая греческая традиция. Мы ненавидим одалживаться, поэтому с самого начала даем понять, что оказать услугу не значит завладеть человеком.
Моррисон покачал головой — то ли успокоившись, то ли удивившись.
— Это правда?
— Нет. Я просто невоспитанный старик. Извини. Да, его зовут Алекс.
— Что с ним такое?
— Что-то с кровью. Если бы я вспомнил название болезни, ты бы сразу понял, о чем идет речь. В моей семье этих заболеваний почти не было, а в таком возрасте… Я не понимаю.
— Такие вещи и понимать не надо. Неисповедимы пути Господни, черт побери.
Андреас подумал, что этот постаревший, слабый человек нравится ему больше, чем тот высокомерный, уверенный в себе парень, которого он знал много лет назад. Уставшая, с блеклыми, выцветшими волосами официантка молча, но выразительно дала понять, что оскорблена заказом — два кофе, поэтому они добавили еще яйца и тост.
— Я не завтракал.
— Завтракать всегда надо, Роберт.
— Я знаю, жена каждый день мне это твердит.
— Лично я бы, конечно, здесь завтракать не стал, я слишком разборчив в еде.
— Я, собственно, и не собирался.
— Она запугала тебя. Она с Пелопоннесского полуострова, вот эта, злая. Да и повар не слишком опрятно выглядит. А у мексиканца-посудомойщика насморк. Нет, я бы здесь есть не стал.
— Закажу апельсиновый сок — убить микробов.
— Апельсиновый сок! Съешь лучше чеснок.
— С яйцами?
— Все лучше, чем с кофе. Я разыскиваю одного человека.
— По службе?
— У меня больше нет службы. Речь идет об услуге, говоря твоими словами. Мне нужно знать, въезжал ли этот человек в страну в последние две недели. Видимо, он находится где-то в районе Нью- Йорка, хотя, возможно, и в другом месте. Я дам все его известные фамилии и клички.
— Слишком мало критериев для поиска. Откуда он может прибыть?
— Из Южной Америки, Аргентины, хотя скорее всего он поедет через третьи страны.
— То есть он знает, как себя вести.
— Да, но, думаю, он мог к этому времени потерять бдительность. Он не знает, что его отслеживают, кроме того, он спешит.
— Внешность?
— Среднего роста, голубые глаза. Старый, за восемьдесят.
— Это, случайно, не немец? Числившийся мертвым лет тридцать?
Андреас откинулся на спинку заскрипевшего фальшивой кожей стула. Такого поворота он не ожидал. Он рассчитывал на относительную молодость Моррисона, которая позволила бы не посвящать того в детали.
— Раньше мы об этом никогда не говорили.
— Да ладно, Энди, — засмеялся Моррисон. — Ты всегда был этим одержим. Об этом написано в твоем досье. Но парень-то считается умершим.
— Мне показали только могилу. Деревянный крест и свежевскопанную землю за домом, в котором он жил. Тела я не видел.
— Это была аргентинская разведка?
— Могильный холм был свежий. Один-два дня. Они могли насыпать его за час до моего появления.
— Люди иногда просто умирают, мой друг. Многим из старых нацистов удалось умереть своей смертью.
— Это было бы слишком удобно. Они его защищали. И до сих пор защищают, я уверен. Может, ты тоже.
— Я? — невинно улыбнулся Моррисон.
— Та чудная организация, на которую ты работаешь. Странно, что мои попытки разыскать Мюллера так подробно отражены в моем досье, и это при том, что тогда я не получил никакой помощи от вас, ребята.
— Возможностей было мало. Птица слишком мелкая, майор или полковник. Даже не генерал и уж точно не создатель рейха. Тебе нужно было подключать израильтян.
— Он и для них не представлял интереса. Они все-таки навели на меня след, поэтому я и смог найти его дом.
— Но тебя засекли аргентинцы.
— Как только я вышел из автобуса в близлежащей деревне. Они знали, кто я такой. Сообщили, что произошли некоторые события, о которых мне приятно будет узнать. Привели меня к дому на горе. Показали могилу.
— Похоже, ребята чисто сработали.
— Ты поможешь мне, Роберт?
Моррисон вонзил вилку в огромную яичницу, только что появившуюся перед ним. Помолчал. То ли был озадачен, то ли его затошнило.
— Неприятно.
— Верни ее.
— Ситуация неприятная. Была какая-то причина, по которой тебе тогда не помогли, мне она неизвестна, и сейчас мне не хочется влезать в это дело.
— Столько лет прошло, кто сейчас об этом помнит? Не отказывай старику.
— Да это ни к чему хорошему не приведет. Если он мертв, я впустую потрачу время. Если он жив и я выведу тебя на него, дело скорее всего примет скверный оборот. Я не могу допустить, чтобы ты попытался устранить его здесь, в Америке.
— Да кто говорит об устранении?
— А ты разве не к этому стремишься? Тогда зачем тебе понадобилось его разыскивать?
— У меня к нему есть вопросы. И, что еще важнее, я должен за ним присматривать, чтобы защитить других.
— Ты думаешь, он что-нибудь затевает? Тогда мне надо об этом знать.
— У меня нет никакого представления о его намерениях. Пойми, Роберт. — Андреас подался вперед, наклонившись над дешевым пластиком стола и вперив в собеседника немигающий взгляд. — От тебя требуется только сказать мне, въезжал он или нет. После этого мне все равно придется искать его, и вполне вероятно, я не смогу найти его, но я хотя бы буду настороже. Ты защитишь меня этой информацией, понимаешь?
— Я понимаю, что ты слишком сладко поешь, старый плут.
— Хорошо, установи за мной наблюдение.
— Это слишком накладно.
Андреас вынул из кармана пальто клочок бумаги и положил его на стол. Моррисон, жуя тост, изучал бумажку.
— Фамилии?
— Это все, которые мне известны.
— За последние тридцать лет у него могло появиться еще штук двадцать.
— Правда. Но поскольку за ним никто не охотился, он мог и не менять их. Менять фамилию — хлопотное дело. В любом случае по меньшей мере одна из них была использована за последние десять лет
