родине приняли бы подобную суету как нечто должное, однако для него она была унизительна. Он не мог сидеть как паша, позволяя себя обслуживать. Он или просил то, что ему было нужно, или брал это сам. И вообще, он предпочел бы, чтобы его не замечали. — Лучше займись отцом.
— Я ничего не могу для него сделать. — Девушка выглядела подавленной.
— Иди сюда, сядь рядом.
Взяв Мэри за руку, он стал гладить ее по голове. Из-за стола на них смотрел Мэтью. На его лице читалась озабоченность. Андреас находился здесь уже почти неделю, а они так и не поговорили как следует. За это время они вообще ни разу не встречались вне больницы. Мальчик очень занят, но все-таки надо найти время. Конечно, Андреас ни в коем случае не ставил под сомнение его здравый смысл; просто следовало избавить его от того беспорядка, той неразберихи в мыслях, в которую его мог ввергнуть старый интриган, — если, конечно, подозрения Алекса были справедливы. Рука уравновешивающая была в порядке.
— Мария, — Ирини налила пенящийся суп в тарелку, затем выжала в него лимон, наполнив кухню острым, свежим запахом, — прикати сервировочный столик и поставь его рядом с отцом.
Мэри опять вскочила, и обе женщины направились через холл к кабинету. Мужчины остались вдвоем на ставшей вдруг тихой кухне. Между ними отчетливо ощущалось напряжение.
— Ждем криков и звона бьющейся посуды? — сказал Мэтью.
— Думаю, отец примет лекарство.
— Да, правильно. Суп avgolemono лечит рак.
Андреас кивнул:
— Возможно.
— Мне жаль, что у нас не было возможности увидеться. Неделя была даже более сумасшедшей, чем я ожидал.
— Я не скучал. Но было бы неплохо пообщаться. Только не здесь.
— А ты у нас останешься сегодня?
— Если твоя мать попросит об этом.
— Она не попросит, потому что предполагает, что ты останешься.
Андреас отмахнулся от дальнейшего продолжения этой темы.
— Расскажи, как у тебя дела на работе.
— Суматошно. — Мэтью положил ноги на стул. Он выглядел уставшим. — Я сейчас занимаюсь оформлением прав на некоторые работы для предстоящей выставки. Кроме того, пару дней меня не было в офисе — я занимался исследованиями и несколько раз выезжал к клиентам.
— Это не по поводу греческой иконы?
— Да, в значительной степени.
— И что, музей собирается ее покупать?
— По правде говоря, — ответил Мэтью после некоторого внутреннего спора, — это маловероятно.
— Правда? А почему?
— Продавец побаивается. Да и музей занервничал. Вполне возможно, что икона была украдена. — Внук пристально на него смотрел. Что он знал? Наверное, немного. — Подозреваю, что тебя это не удивляет.
— Ты знаешь, что я вырос в этой деревне, жил там до переезда в Афины. И я был там во время войны.
— Ее забрали немцы, — сказал Мэтью многозначительно.
— Правильно.
— И был убит тот, кто пытался этому помешать.
— Что рассказал тебе Фотис?
Мэтью вдруг сбился с прокурорского тона.
— Почти ничего. Только то, что я сказал.
Правильно ли было заводить об этом речь? Принесет ли это облегчение или еще более усилит боль? Мог ли он так поступать с мальчиком? И мог ли он вновь так поступать с собой?
— Честно, что тебе известно?
— Ничего. Я хочу, чтобы ты мне рассказал. Хочу услышать это от тебя.
Из кабинета не доносилось никаких звуков, как будто находившиеся там трое человек исчезли. Старик посмотрел на вставленный в рамку карандашный рисунок, висевший на стене за спиной внука. Профиль Алекса, сделанный Мэтью, когда тому было четырнадцать. Вполне профессиональная работа. «Он бродит на ощупь в потемках, — подумал Андреас. — Он ничего не знает. Кто-то при нем что-то сболтнул, и теперь он пытается что-то узнать. Я не первый, кого он спрашивает, это значит, что полученные ранее ответы его не удовлетворили». Он подумал об обещании, которое они с Фотисом дали друг другу много лет назад. Следует ли он обету молчания после всех событий прошедших лет? Можно ли поговорить об этом с Мэтью, не нарушая данных обязательств?
— Извини, — сказал он наконец. — Это одна из тех глупых ситуаций: если ты не знаешь, я не могу тебе сказать. Мы с твоим крестным дали друг другу слово.
Неожиданно в кабинете раздались голоса. Мэтью выглядел смущенным. Либо предоставил событиям развиваться самостоятельно, либо перебирает в уме другие способы подхода. В холле раздались шаги, и мужчины подняли глаза. В дверях стояла растерянная Ирини:
— Он выгнал меня, можете себе представить? — Мэтью пододвинул ей стул, но она не стала садиться, просто оперлась о плечо сына. — Его раздражает, что я пытаюсь ему помочь.
— Наверное, ты слишком старалась.
— Я просто хотела убедиться, что он действительно его съест.
— Ты что, пыталась его покормить с ложечки?
— Да, сам он все проливал.
— Дай ему сделать это самому. Он не хочет чувствовать себя инвалидом.
Она села, покачав головой, положила руки на стол и стала смотреть в окно, по которому медленно стекали капли дождя. Затем перевела взгляд на Андреаса.
— Ты переночуешь у нас?
Он пожал плечами.
— Ты хочешь, чтобы моя дочь повезла тебя в город, а затем возвращалась сюда под дождем и в темноте, думаешь только о себе?
Его удивила ее ярость, хоть он и знал причину. Это была уже не та пассивная, податливая женщина, на которой его сын женился тридцать лет назад. Она стала жестче, и это заставляло его гордиться ею.
— Я никогда бы не попросил об этом. Конечно, я останусь, если ты не против.
— Ты всегда здесь желанный гость, — ответила она мягко. — И всегда им был.
«Лучше не влезать во все это», — подумал он.
— Извините, что прервала ваш разговор, — продолжала она. Никто из мужчин не ответил. — Я не знаю, о чем вы тут шептались всю эту неделю, да меня это и не волнует. Но пожалуйста, никаких секретных разговоров, споров, перешептываний, страшных рассказов, пока вы находитесь здесь. Я не допущу, чтобы Алекс расстраивался или чтобы кто-то рядом с ним выглядел подавленным. Вы оба меня поняли?
Она взглянула на Андреаса, и тот кивнул. Мэтью сделал то же.
— Отлично. Мне понадобится ваша помощь, мальчики. Мэтью, иди посиди с отцом. Babas, пойди приляг на диван, я разбужу тебя через полчаса.
И они оба пошли выполнять ее указания.
Она поцеловала его в дверях, не стесняясь ничьих глаз, и Мэтью обнаружил, что его тоже не волнует, что их кто-то может увидеть. Он почти не помнил, как пришел сюда, ноги сами привели его к ее дверям. Это был порыв — пойти к ней, его тело лучше его разума знало, что нужно делать. Ана втянула его внутрь, и они долго стояли обнявшись.
— Твой отец уже дома?
— Да. Мы вчера перевезли его.
— Ты думаешь, так будет лучше? — Она сделала шаг назад, остановив на нем понимающий взгляд,
