ни единый человек не доверял тебе, кроме меня, — один я тебе верил.
— Ты послал меня сделать эту грязную работу — и я сделал ее хорошо.
В его голосе послышался вызов — а может, он и был там все время, скрывавшийся до поры, а теперь выпущенный на свободу огнем, опалившим тело?
— Конечно, сделал. Воровать и убивать — это у тебя в крови. Я поставил перед тобой задачу, а ты предал меня.
— А может, я просто был предан своей семье.
— Такая свинья, как твой отец, не может требовать преданности. Преданность! Ты, ублюдок, зачем ты сделал это с Микалисом?
— Он застал нас, когда мы выносили икону.
— Твой отец тогда еще был в церкви.
— Он не мог справиться с ложной стеной.
— Это ты сказал ему, где спрятана икона?
— Да.
— Потому что слышал мои указания Мюллеру?
— Да. Но их не так-то просто оказалось выполнить. Потребовалось время, чтобы просто проделать дырку в стене. А потом ему показалось, что приближаются немцы, поэтому он поджег церковь — у переднего входа. Когда он добрался до иконы, уже все горело.
— А как ему удалось выбраться?
— Он хотел выйти через заднюю дверь, но там уже были ты, я и остальные. Он чуть не выбежал прямо на нас, но его спугнул священник.
— А почему он не ушел через склеп?
Коста смотрел на капитана и, казалось, обдумывал свои слова.
— Он пытался. Но там его кое-кто поджидал.
— Немцы?
— Нет.
— Кто же?
— Сам догадайся. — Коста повернулся на стуле, и его лицо исказила гримаса боли. Если вино и приглушило боль, то сейчас его действие, похоже, заканчивалось. Рядом не было ни морфина, ничего из того, что могло бы облегчить боль от таких ожогов. А впереди его ожидала жизнь урода. «Я окажу ему услугу», — подумал Элиас.
— А зачем было его убивать?
— Я не собирался его убивать. Я почти уже заставил его вернуться, и как раз в тот момент отец вышел из склепа с иконой. Микалис сразу все понял. Он стал отнимать у отца икону. Я пытался оттащить его, но он начал кричать. Вы должны были слышать его крики.
— Мы стреляли — нам ничего не было слышно. Но это не имело для тебя значения. Он понял, что вы задумали, и тебе пришлось убить его.
— Первый удар должен был только оглушить его.
— Это был страшный удар — от таких ран умирают.
— У меня не было времени на раздумья. Он все еще продолжал сопротивляться. Все уже было в огне. Мне пришлось еще раз его ударить. Он скатился по лестнице в склеп, все еще проклиная нас. — Взгляд Косты стал чуть ли не благоговейным при этих воспоминаниях. — Я думал, он выживет.
— Он не выжил.
Коста кивнул. На его лице была печаль — как будто он потерял собственного брата. «Какие мы все- таки странные животные», — подумал Элиас.
— А как ты выбрался?
— К тому времени вся передняя часть церкви была охвачена огнем. Мы пробежали сквозь огонь.
Капитан представил себе стену огня, по одну сторону которой была смерть, а по другую — жизнь… Жизнь, за которую надо заплатить большую цену.
— Я стащил с алтаря покрывало и обернулся им, — продолжал Коста. — Я шел первым, отец за мной. Потом на меня свалилась горящая балка, и я упал. — Его голос дрогнул. — Мой отец…
— Бросил тебя.
— Нет. Он пытался мне помочь.
— Он бросил тебя. — Элиас как будто наяву ясно представил себе всю картину. — Хуже. Он пробежал по твоему распростертому телу — спешил быстрее пробраться к выходу, чтобы спасти свою шкуру.
— Нет. — Косту трясло от горя и боли.
— Он собака, Коста. Он готов пожертвовать сыном из-за денег.
— Он вытащил меня из пламени.
— Потом. После того как положил икону в безопасное место.
— Ты видел это?
— Нет. Кто тебя бинтовал?
— Моя тетя. Думаю, она плохая санитарка. Мазь не помогает. У меня все тело горит.
— У нее не было времени. Твой папаша поторопился отослать тебя, чтобы обговорить выгодную сделку. Но он просчитался.
— Что с ним?
— Такие ожоги очень долго заживают. Они могут вообще не зажить. Ты видел себя?
— И не пытался. Это, должно быть, ужасно. Иоаннес старался не смотреть на меня.
При упоминании своего имени мальчик застонал, попытался сесть, согнулся. Его стошнило. Только тогда Элиас заметил рядом с ним тяжелый пистолет. Что-то он становится забывчивым. Это может плохо кончиться.
— Послушай, дружок. Твой брат жив. Но вот долго ли он проживет?
— Это в твоих руках, капитан. Я знаю, как ты и твой начальник любите разыгрывать из себя всемогущих.
— Что там между Драгумисом и твоим отцом?
Коста улыбнулся половиной лица — это была злобная, хитрая улыбка.
— Ну давай же, — с издевкой сказал Элиас. — С отцом ладно, я понимаю. Но Драгумиса-то тебе зачем выгораживать? У тебя есть все основания сказать мне правду.
— Думаю, да. Разве что мне доставит удовольствие посмотреть, как ты барахтаешься в потемках. Вы двое больше времени потратили не на борьбу, а на то, чтобы охранять свои секреты друг от друга. Ты слабохарактерный человек.
— Ты хочешь посмотреть, как мальчишка умрет еще до тебя?
Коста покачнулся на стуле. Боль обожженной плоти уже не отпускала его.
— Ты не убьешь его, я тебя знаю.
Элиас взглянул на мальчика. Оторопевший ребенок явно не понимал, что происходит. Он не сможет убить Иоаннеса, хотя до того, как Коста заговорил, еще не был в этом уверен.
— Как отец?
— Почему тебя это так волнует?
— Он все еще мой отец.
А что, этим можно было воспользоваться. Коста должен был бы понимать, что его отец уже мертв, но у каждого человека есть своя мертвая зона. Элиас поискал взглядом, куда бы присесть, но сесть было некуда.
— Он у Змея. И он умрет, если я не вмешаюсь. А я этого не сделаю, если ты не расскажешь мне все, что там произошло.
— Ты знаешь, что произошло. Зачем тебе подробности?
— Какую роль играл Драгумис?
— А как это поможет моему отцу? Ты сейчас готов поверить всему, что я тебе расскажу, — ведь я умираю. Я могу настроить вас друг против друга. А зачем? Какая мне разница?
— За мной идут люди. Я мог бы защитить твоего отца.
