только на сцене, но и во время репетиции. А иногда — сначала находится новое лицо, и только потом пишется песня…
Он продолжал стоять. Дани это показалось странным. Да, и неудобно всё время голову задирать. Мальчик наклонился к самому уху куратора, это тоже нарушение, но…
— А почему он не садится?
— Возможно, потому, что Вы не предложили ему, — пожал плечами суфи Гару.
Дани покраснел. Да-да, по правилам этикета… Он совсем забыл.
— Пожалуйста, присаживайтесь, — он указал артисту на кресло, отчаянно стараясь не выдать своего смущения. Загладить бы поскорее эту неловкость! — Ваше собственное лицо прекрасно, разве не жаль скрывать его под масками?
— Моё собственное лицо? — переспросил Анж Нуар и рассмеялся. Его изящные пальцы оттянули кожу под подбородком и… Это не была настоящая кожа.
— Ещё одна маска?! — поразился Дани. Вот это да! — А… А Вы не могли бы её снять?..
Анж Нуар покачал головой.
— При всем уважении, амир… Но — нет. С этой маской я не расстаюсь никогда.
Дани озадаченно замолчал. Интересно, что у него с лицом, почему он боится его показывать? Если есть секрет, всегда хочется его раскрыть.
— Вы могли бы приказать, — тихо произнес суфи Гару.
— Но… Если он не хочет…
— Он обязан повиноваться.
Дани посмотрел на артиста: Анж Нуар слышал их разговор, в его глазах мелькнул испуг. Приказать? Заставить сделать что-то, возможно, очень неприятное? Зачем?.. Просто потому, что интересно?.. И столько людей вокруг — вдруг это унизит Анж Нуар, причинит ему боль?
— Я не буду приказывать.
— Почему? — суфи Гару, казалось, ждал именно такого ответа.
— Ну… Если есть что-то, что он не хочет показывать другим… Я тоже не хотел никому показывать свой рисунок, но Алег… это было так ужасно…
Куратор кивнул понимающе.
— Хорошее объяснение, Дани. Кстати, раз уж Вы сами заговорили об этом рисунке… Он Вам дорог? Вы хотели бы получить его обратно?
Дани растерянно смотрел на наставника.
— Но разве дедушка не велел Вам выбросить рисунок?..
— Рекомендовал… — уточнил суфи Гару.
— Так… Вы можете мне его вернуть?
— Если Вы прикажете Анж Нуар снять маску.
Иногда суфи Гару так шутит, что… Нет, сейчас не шутит. Он может отдать рисунок… Дани пытался, много раз пытался нарисовать снова, но не видел её, как тогда… тогда она словно выглянула на миг из своего нового мира — взгляд золотых глаз, ласковая улыбка — и скрылась опять. Суфи Гару может вернуть… её улыбку… Но для этого… надо заставить Анж Нуар… «Заставить» — нехорошее слово, злое.
— Я не понимаю… — Дани беспомощно смотрит на наставника. Сейчас он вовсе не будущий амир, он — лишь маленький мальчик, который ничего не понимает, да и не хочет понимать в этом странном, пугающем взрослом мире. — Чего Вы хотите?
— Вопрос не в том, чего хочу я, — суфи Гару старается говорить мягко, важно не перегнуть палку, не давить слишком сильно — мальчик должен принять решение сам. — Вопрос в том, чего хотите Вы.
Дани хотел получить назад свой рисунок. Он имел на это право. А маска… Это всего лишь маска. Что она может значить?.. Это несерьезно, во Флорес всё несерьезно — так ему говорили. Если у Анж Нуар есть какие-то проблемы с лицом… На Элпис лучшие в мире пластические хирурги, он может сделать себе любое лицо… ну, почти любое… Носить постоянно маску — какая глупость! Если он сам этого не понимает — ему же хуже! Вернуть рисунок…
— Я хочу, чтобы Вы сейчас же сняли эту маску. Я приказываю Вам!
Дани нетерпеливо выхватил из рук куратора заветный листок, как будто боялся, что суфи Гару передумает.
— Почему он так боялся снять маску, ведь у него совсем обычное лицо, ничего особенного?..
— В том-то и дело. Думаю, ему не хотелось разрушать ореол таинственности, придающий ему дополнительную популярность. Для артиста важно, чтобы о нем говорили. Слухи, сплетни — нужно всё время поддерживать интерес к своей персоне. Иллюзия недоступности, некая тайна — всё это часть славы Анж Нуар…
— Была… тайна… Теперь нет, — заключил Дани.
Наставник помолчал. Потом спросил, понизив голос:
— Вы сожалеете о принятом решении?
Дани посмотрел на листок.
— Я ведь хотел получить рисунок, — он говорил тихо, но неуверенности в его голосе не было. — Я его получил.
— Хорошо, — куратор кивнул. — И Вы не вините себя за это?
— Нет, — голос Дани чуть дрогнул.
— Вы вините меня, не так ли?
Мальчик отвел глаза и промолчал.
— Что ж, это тоже правильно, — наставник был абсолютно спокоен, в его голосе звучало одобрение. — Я очень доволен Вами, Дани. Вы, правда, быстро учитесь.
Теперь Дани поднял на него глаза. Давно знакомое лицо казалось чужим. Суфи Гару, которого он совсем не знает…
— Суфи Гару, а у Вас лицо настоящее? Или это тоже маска?
Чего он ожидал? Что наставник обидится или рассердится? Но тот остался по-прежнему спокоен и холоден. Только во взгляде мелькнула тень… усталости? Печали?..
— Вам придется принимать трудные решения, придется жертвовать чем-то или кем-то… Приказывать кому-то проверить, насколько ядовит паук. Вы можете остаться милым и добрым, но тогда никто не станет слушаться Ваших приказов, и это будет плохо, очень плохо для Вас… Так что, если хотите сохранить то, что Вам дорого, — куратор выразительно посмотрел на рисунок. — Прячьте получше.
Вскоре весь Верхний Город узнал о случае в Центральном Театре. Во Флорес, разумеется, происшедшее обсуждалось всеми и на все лады. Но тех, кто сочувствовал бедолаге Анж Нуар, попавшему в весьма неприятную ситуацию, и возмущался поведением юного Дин-Хадара и его наставника, было совсем мало. Гораздо меньше, чем тех, кто ехидничал и злорадствовал в адрес Тысячеликого, радуясь его унижению. Что поделаешь, зависть и порожденные ею злые сплетни — неотъемлемая часть жизни богемы.
Что же касается обитателей Холма Софии — амиров и других достойных ученых мужей — многие из них вынуждены были признать, что Айгор Дин-Хадар выбрал для сына весьма умелого куратора.
… Сначала Дани хотел повесить рисунок в своей комнате. Но, подумав, положил в непрозрачную папку. А папку тщательно спрятал в ящик стола. На самое дно. Суфи Гару прав. То, что дорого… Чтобы сохранить… Чтобы не отобрали… Прятать, прятать получше. И самому спрятаться. Под маской. Но не такой, как у Анж Нуар — её легко сорвать, а такой, как у суфи Гару.
Дани встал перед зеркалом. Приосанился, чуть вскинул подбородок, надменно поджал губы… Вот, уже похоже. Только глаза выдают — слишком теплые, живые. Совсем как у неё… Но ничего — он будет стараться, «работать над собой», как говорит суфи Гару, и очень скоро тоже научится носить холодную, высокомерную маску. Он скроет под ней всё, что нельзя показывать, всё, что — «нарушение дисциплины»: смех, любопытство, воспоминания о ласковом взгляде золотых глаз… Спрятать… Чтобы сохранить.
