— Когда я вам такое говорил?
— Вы говорили мне это, — сказала она, вздергивая подбородок и не теряя надежды, — при каждой встрече на любом светском рауте на протяжении последних двух лет.
— Двух лет вашей погони за Даттоном? — уточнил Блейксли. — Именно тогда я заявил это вам, и вы услышали мои клятвы?
О, он все так усложнял. Блейксу только дай поязвить и подразнить ее по самому малейшему поводу, даже по такому давно забытому, как ее безосновательная страсть к Даттону. Откуда же ей было знать, что Даттон не умел целоваться и не мог заставить бурлить ее кровь? Хуже того — он даже не мог рассмешить ее, а Блейкс — и он прекрасно знал это — мог заставить ее по-настоящему смеяться.
— Блейкс, вы прекрасно знаете, что я позволила вам меня обесчестить. Это много значит, если вы только согласитесь признать это. Думаете, я бы стала вас целовать, если бы не была уверена, что вы не равнодушны ко мне? Очень глубоко не равнодушны? В самом деле, я не понимаю, почему вы вдруг начали противиться этому. Вы и сами отлично знаете, что безрассудно хотите меня.
— А вы, Луиза? — тихо шепнул он. — Вы хотите меня так же безрассудно?
— Разве не заметно?
— Не очень, — пробормотал Блейкс рядом с ее губами, почти целуя ее, но не совсем.
У него и впрямь был очень злой юмор.
Его руки творили прекрасные, скандальные вещи с ее грудью, трогая ее и подзуживая, а его губы, эти нечестивые губы щекотали, дразнили, не удовлетворяя на самом деле.
— Жемчуг Мелверли, — прошептал он перед тем, как поцеловать ее.
Этот поцелуй не способен был удовлетворить ее, потому что он тут же переместился на ее шею, на ее декольте, на ее… правую грудь. Наконец он, кажется, понял, что к чему.
Затем он остановился, поднял голову и сказал, как ни в чем не бывало, что тоже ее раздражало:
— Так что насчет них, Луиза?
— Насчет чего? — выдохнула она, изо всех сил стараясь не позволить ему оторваться от ее груди и почти застонав от желания. — О чем вы?
— Ваши жемчуга. Все это началось из-за жемчугов Мелверли. Что мы будем с ними делать? — спросил он.
Она с облегчением заметила, что он пытался побороть, себя и держаться хладнокровно, сдерживая свои руки, которые охватывали ее грудь и теперь застыли в неподвижности. Блейкс был гораздо более уязвим перед ее чарами, чем ему хотелось бы. У нее возникло тайное желание засмеяться от радости.
Луиза подавила его, естественно.
— Понятия не имею, — сказала она, обняв его за шею, чтобы притянуть его к своим губам, чего он неистово избегал, прижимая ее руки к бокам.
Она испытывала удовлетворение от того, что ее корсаж был широко распахнут, но юбка крепко обосновалась у ее лодыжек, и он, казалось, вовсе не рвался повторять представление в гардеробной Хайд- Хауса. В самом деле, она еще никогда не сталкивалась с тем, чтобы Блейксли был так медлителен и упрям. Можно было даже подумать, что он не хотел соблазнить ее.
— Мне казалось, что вы должны знать. Я думал, вы хотите вернуть их любой ценой.
— Почти любой ценой, — сказала она, решив, что бороться таким образом за поцелуй Блейксли было непристойно и, возможно, вульгарно.
Она расслабленно облокотилась на стену и глубоко вдохнула, в надежде, что выпуклость ее груди отвлечет его.
Он и правда, кажется, немного отвлекся, но только на мгновение.
Это было неприятным открытием; она всерьез усомнилась в силе своей притягательности. Как такое возможно? Неужели он в самом деле способен устоять перед ней?
— Я пытался достать их для вас, достать любой ценой, — продолжил Блейкс, не отрывая взгляда от ее декольте, а затем начал плавно спускаться к ее юбкам.
Луиза пыталась придумать способ поощрить ход его мысли, но не могла придумать ничего лучшего, как обхватить его ногами вокруг талии. Она была абсолютно уверена, что такая атака непристойна и вульгарна. Но лучше проигрыш, чем ожидание.
— Да, это было очень мило с вашей стороны, — негромко сказала Луиза, с вожделением глядя на его губы. — Вы добыли их? Жемчуга?
Его взгляд задумчиво переместился от юбок к ее глазам. О, что ж, она полагала, что сможет соблазнить его своими глазами не хуже, чем юбками.
— Вас это так волнует, Луиза?
Что-то в его голосе, какой-то отзвук боли и желания заставил ее забыть и о его поцелуях, и о его руках, и даже о ее юбках, и сосредоточить взгляд на его лице.
Он не был прекрасен, ее Блейкс, не настолько прекрасен и соблазнителен, как Даттон, но он был поразительно мужественен, силен и умен.
А Луиза считала это гораздо более очаровательным и соблазнительным, чем любое прекрасное лицо. Глядя на Блейкса, она едва могла вспомнить смутный образ Даттона и совсем не могла восстановить то, что он говорил. Слова Блейксли украшали ее, подобно драгоценным камням, каждое предложение — золото, каждое слово — жемчуг юмора и проницательности.
Все было так очевидно. Наконец-то она все так ясно увидела, что заставила себя остановиться и подумать. Не слишком удобная привычка, которая, вероятно, не останется у нее надолго.
— Нет, — сказала она, глядя ему прямо в глаза, открывая ему доступ в тайны своего сердца, которое так долго было закрыто, защищаясь от Мелверли. — Мне все равно.
— Ожерелье у меня, вы же знаете, — сказал он, глядя на нее выжидающе.
— И с чем же вы будете носить его, Блейкс? — спросила Луиза, нежно улыбаясь.
— Я могу отдать его моей возлюбленной, — сказал он, подвигаясь к ней ближе, что было очень опрометчиво с его стороны.
Она могла напасть на него теперь в любой момент. Бедный Блейкс, он становился таким невнимательным из-за своей добродетели.
— Вы должны отдать жемчуга только той, кого любите, — прошептала она, притягивая его лицо ближе к своему и целуя его в краешек губ. — Отдайте их вашей матери.
Блейкс засмеялся, обволакивая ее своим смехом и обнимая руками.
— Нитка жемчуга должна, скорее всего, достаточно задобрить Хайда, чтобы он дал свое разрешение. Вы ему нравитесь, представьте себе, — сказал Блейкс, обнимая ее талию одной рукой и медленно задирая ее юбки другой. Наконец-то. — Хайду нравятся рыжие.
— Как и его сыну, — сказала Луиза.
— Как и его сыну, — повторил Блейкс и поцеловал ее.
Тоже давно пора.
Глава 25
Мелверли было совершенно ясно, как и всем в Королевском театре, что Луизу окончательно соблазнил и непоправимо опорочил лорд Генри Блейксли. Не совсем ясно было, как далеко зайдет это дело и, помолвившись с Луизой, женится ли он на ней.
— Должна признать это проявлением ностальгии, — сказала София, нежно взяв Мелверли за локоть, хотя его льняную рубашку давно пора было постирать, — именно в этом театре я утратила невинность с… Ну, я полагаю, будет очень неблагоразумно называть имена, даже по прошествии времени.
И она засмеялась, чтобы разрядить обстановку. Мелверли, как и ожидалось, озадачился.
— Вы же не хотите сказать, что потеряли… Но это невозможно, я ведь знаю, что вы были близки с Уэстлином еще до Даттона.
— О, дорогой, разумеется, я не имела в виду свое целомудрие в буквальном смысле слова, но мою добродетель именно в отношении Даттона. И по-моему, просто ужасно с вашей стороны называть имена.
