— Она в Королевском театре, леди Джордан, — поддержал разговор мистер Грей, — обесчещенная Генри Блейксли. Снова.
Амелия ахнула и села, положив руку на лоб. Хоксуорт, казалось, сам не знал, куда податься, и тоже сел. Ему нравилось сидеть, и он делал это при любой возможности.
Тетя Мэри, напротив, смотрела на мистера Грея в порыве сильного волнения.
— Мелверли в Королевском театре, я полагаю? — осведомилась она.
— Именно, — сказал Джон Грей. — Это было необходимо. Чтобы направить все в правильное русло.
— Он вынужден был настоять, — сказала тетя Мэри.
— Он настоял, — согласился мистер Грей.
Тетя Мэри с облегчением присела.
— О, слава Богу, — сказала она, что было прямо-таки удивительно, ведь большинство тетушек и наставниц вовсе не желают, чтобы честь их племянниц подвергалась ущербу.
— Благодарите Софию, — заметил Джон.
Тетя Мэри подняла глаза на Джона Грея, задумчивые и, вероятно, покорные.
— Полагаю, я должна это сделать, — сказала Мэри.
Глава 26
Герцогство несло за собой множество преимуществ, одним из которых было исполнение желаний в один момент. То, что старшая дочь Мелверли была неоднократно опорочена и один из сыновей Хайда теперь хотел жениться на ней, было предметом всевозможных сплетен и поводом для получения срочного разрешения на брак.
Свадебная церемония соответственно состоялась в Желтой гостиной Хайд-Хауса.
— Я впервые встретился с вами здесь, в этой комнате, помните? — шептал Блейкс Луизе спустя минуту после церемонии.
— Вы помните, где встретились со мной? — спросила она. — Пытаетесь убедить меня, что вы романтик? Я во все поверю, Блейкс, но только не в это.
— Это было именно в Желтой гостиной, — настаивал он, — два года назад на рауте.
— Все посещают рауты в Хайд-Хаусе, — сказала Луиза, проделав короткий путь до камина.
— Вы разговаривали с Амелией.
— Я всегда разговариваю с Амелией.
— Вы были в белом.
— А кто же не носит белое?
— Это был белый шелк с бледно-голубым поясом и жемчугами Мелверли.
Луиза взглянула на Блейксли, совершенно не замечая никого в комнате, ее глаза были наполнены недоверием и глубокой признательностью.
— Вы романтик, — снова подытожила она.
— Стал им только с тех пор, как встретил вас, — сказал он, взяв ее за руку и подводя к дверям гардеробной.
— Вы говорите очень романтичные вещи, Блейксли. Вы собираетесь завести привычку говорить мне такие прекрасные слова? — Луиза остановилась и оглянулась на гардеробную комнату. — И не собираетесь ли вы также завести привычку говорить мне их в этой гардеробной?
— Я проникся любовью к этой комнате.
— Да уж, я вижу.
— Я проникся любовью к определенным вещам, которые можно делать в этой комнате.
— Только в этой комнате? — сказала она, начиная смеяться. — Это может стать проблемой, вы не находите?
— Только если мои родители будут возражать. А это маловероятно.
— О, ну хватит, Блейкс. Неудивительно, что я им не нравлюсь…
Ее слова оборвались, и она остановилась, опустив взгляд к ногам Блейксли. Настроение было испорчено.
— Мой отец, — сказал Блейкс, поднимая ее лицо за подбородок, — очарован вами, как и я.
— О, ну правда, Блейксли, — тяжело вздохнула она.
— Вы знаете мою мать, совершенно очевидно, что такого типа женщины ему нравятся.
— Да, возможно, но ваша мать…
— Давнишняя подруга Софии Далби, — закончил он. — Не думаете же вы, что все это произошло случайно? Хотелось бы мне знать, как они это устроили. Не знаю, как это сделано, но результат налицо. Нами, моя дорогая, управляли, и очень умело. Я бы хотел выразить им свое возмущение. Но я не могу. А вы? — спросил он страстным шепотом, в котором снова прорывалась его романтическая сущность.
— Вовсе нет, — мягко ответила она.
Но казалось, Луиза ни в чем не была уверена и меньше всего — в его заявлениях. Блейксли знал все выражения лица и все оттенки голоса Луизы. Неуверенность была чем-то новым для нее. Он подошел ближе, желая ее обнять, чтобы исчезло это выражение тупой боли из ее глаз.
— Что такое? — тихо спросил он, сплетая руки вокруг ее талии крепким кольцом любви и обладания. — И не думайте врать.
— Я никогда не вру! — воскликнула она. — Вы-то должны это знать.
— Я знаю, и поэтому вы мне все расскажете. В чем дело?
Она вздохнула, и он не столько услышал, сколько ощутил этот вздох под своими руками, которые не могли отпустить ее.
— На моего отца очень хитро повлияли, настаивая на нашей свадьбе, — сказала она тихим и сдавленным голосом, почти по-детски. Очень проникновенно. — Но что повлияло на вашего отца, Блейкс? И на вашу мать? Они с самого начала были против меня, и не имеет значения, что Молли и София связаны прошлым, ваша мать не может быть рада моему присутствию в вашем доме. Она весьма ясно давала это понять, и не один раз.
— Поверьте, это всего лишь видимость, они были заодно…
— Не говорите ерунды, Блейкс, — перебила она его, ее голос дрожал и прерывался от боли. — Ни одна женщина не будет ничего делать, чтобы ее любимый сын женился на мне.
Его руки обняли ее, подчиняясь велению сердца. Дорогая, горячая, пылкая Луиза, разбитая на мелкие осколки еще в детстве отношением отца, она снова восстала в облике женщины, которая сумела противопоставить себя его воле. Все же в ее душе остались шрамы, следы разрушений, делая ее еще более прекрасной, подобно тому как фарфор выходит из огня, сверкая своей хрупкой красотой.
— Она сделала, — сказал он просто. — Ей удалось.
— Она ненавидит меня.
— Как же хорошо, что вы вышли за меня, а не за нее.
Луиза извивалась в его руках, но он не ослабил своих объятий. И никогда бы не сделал этого.
— Я люблю вас.
— Я не верю.
— Дайте мне время, — сказал он, целуя макушку ее огненно-рыжей головы. — Вы поверите.
Он успокоил ее, сам не ожидая, что сможет сделать это. Оказалось, что только безнадежный романтик с душой поэта мог подчинить себе необузданную натуру Луизы. Если бы он только знал об этом два года назад.
— Что вы любите во мне? — спросила она, зарывшись лицом в его рубашку, прячась от его глаз.
— Все в вас достойно любви, — прошептал он в ее огненные волосы. — Но я не такой глупец, чтобы превозносить вашу ценность. Мне конец, если вы узнаете, как слепо и самозабвенно я вас люблю. Нет, мужчина должен иметь какие-то границы.
— Как заносчиво это звучит, Блейкс, — тихо сказала она, и он почувствовал ее улыбку, спрятанную на
