Олаф увидел Горлунг следующим утром, она как это обычно и было, поморщилась при его появлении, неодобрительно посмотрела на его помятое лицо с давно не стриженной бородой. Но почтительно склонила голову, как это не смешно, но Горлунг всегда подчеркивала его высокое положение, хотя уже давным-давно сама управляла всем в Ранхейме: вершила суд, принимала решения по поводу укреплений, запасов еды, продажи треплей.
От этого Олаф взбесился, ему необходимо было доказать ей, всем вокруг и в первую очередь самому себе, что Олаф Ингельдсон, конунг Ранхейма, еще на что-то способен.
— Я собираюсь пойти в набег в этот солнцеворот, — отрывисто сказал Олаф.
Чужие земли, где не будет её, вот что манило теперь Олафа больше всего на свете. Он с усмешкой вспомнил свой давний поход, когда только и грезил, что о возвращении, да о ложе Горлунг.
— Как тебе будет угодно, но…
— Ты останешься хозяйкой Ранхейма, — перебил её Олаф.
— Благодарю за доверие, муж, — с почтением ответила она.
Горлунг смотрела на мужа с нескрываемым презрением. Набег — очередная блажь, может, через седмицу он остынет, запоем начнет мед пить и забудет об этой идее. Хорошо бы, хотя пусть уезжает, без него только лучше.
— Когда я приду из набега, будем решать вопрос о супружестве Ингельды, — продолжил Олаф.
— Она еще слишком молода, Олаф, — возразила Горлунг.
— Молода, зато поразительно красива, все хирдманны заглядываются на неё, — голос Олафа стал теплее, а взгляд довольным и мечтательным, — волосы у неё словно злато, в кого они такие? Если бы я не был уверен, что в Утгарде у тебя не было милого друга, я бы решил, что она не от меня.
— Ну, твой отец и мой были светловолосыми, — улыбнувшись, ответила Горлунг, — наверное, она в них.
— Зато остальным в тебя, — с упреком сказал Олаф, — вот Дида — другое дело, моя дочь. А в Ингельде слишком много твоего, эти пугающие глаза, когда она смотрит на меня, мне хочется поскорее уйти от её взора.
Горлунг отвернулась, её старшая дочь была поразительно похожа на Суль, и не только внешнее сходство не давало покоя ей, у Ингельды душа была такая же черная, как у прабабки. Где найти ей достойного супруга, что сможет её наклонности обуздать? Да и есть ли такой силы мужчина в мире подлунном?
— Я не виновата в этом. Когда ты брал меня в жены, ты всё обо мне знал, я не скрывала от тебя ничего, — склонив голову, ответила Горлунг.
— Я и не виню тебя в утайке. Но уж больно Ингельда красива, словно сама Фрея, — улыбнувшись, продолжил Олаф, — никого нет краше неё. Заметила, какой она стала, совсем выросла, пора ей разделить ложе с воином.
Эти слова мужа повисли в воздухе и Горлунг почти физически ощутила их тяжесть. «Разделить ложе с воином…» — сказал Олаф, о, боги! Перед её глазами возникла вереница девок Олафа, таких юных, таких красивых. Неужели он настолько погряз в совей распущенности, что…
— Да, мы подберем ей мужа, — нервно и быстро сказала Горлунг, — давай не ждать твоего прихода с набега, может сейчас.
— Горлунг, ты же не хотела, мгновение назад её супружества, — ошарашено сказал Олаф.
— А теперь хочу, — быстро облизав губы и испуганно глядя на него, сказала Горлунг.
На её лице был написан такой ужас, какого Олаф не видел никогда, Горлунг вся подобралась от страха и смотрела на него, словно он был изувером. Внезапно Олаф понял причину её испуга.
— Ты что же подумала, что я…. — у Олафа даже дар речи пропал.
— Олаф, ты же только что сказал, что она должна взойти на ложе с воином, что я могу еще подумать? — высоким испуганным голосом, ответила Горлунг.
— Но она мне дочь! — хрипло сказал он.
— Все твои наложницы годами тебе в дочери годятся, — начала оправдываться Горлунг, — а бывает и моложе. Я тебе ни разу ни слова не говорила, но все эти оргии, что ты устраиваешь на глазах у всех, я не позволю тебе распустить свои руки на Ингельду.
— Замолчи, женщина, ты, видимо, безумна! — в гневе вскричал Олаф, — я люблю своих дочерей.
Вздох облегчения сорвался с её губ, о, великая Фригг, спасибо за заступничество, за то, что сохранила хоть крупицу разума в голове Олафа.
— Прости, — молвила Горлунг, заливаясь румянцем и отходя от него на почтительное расстояние.
А Олаф так и остался стоять в общей зале, пытаясь понять, когда же боги так его прокляли, что теперь и собственная жена считает, что он способен взойти на ложе с дочерью. Когда всё это началось? Когда его судьба совершила такой крутой поворот? И как он мог это проглядеть?
Горлунг, всегда глядя на дочерей, невольно их сравнивала. Ингельда, похожая к неудовольствию матери на свою бабку — Суль, была красива, белокожа и светловолоса. Её золотые косы прославили дочь Олафа на весь Ранхейм, признанная красавица, она упивалась своей властью над мужчинами. И если бы не её черные, словно крыло ворона, глаза, то Горлунг была бы склонна сравнивать её с Прекрасой. Но она давно поняла, что в отличие от её сестры, Ингельда умна, хитра и изворотлива, истинная внучка Суль.
Ее младшая сестра Дида была совсем не похожа на Ингельду, черные прямые волосы, смуглая кожа и отцовские глаза, причудливого сине-зеленого цвета. Кроме цвета глаз Дида унаследовала от Олафа легкий нрав и доброту, она постоянно заливалась колокольчиком и была любимицей ранхеймских женщин.
Каждый раз, когда Горлунг смотрела на них, ей вспоминался день тризны по князю Торину, её первое видение, когда она узрела своих дочерей. Видения давно перестали её посещать, с тех самых пор, когда Горлунг смирилась со смертью Яромира, но она помнила их все четко и ясно.
С самого рождения Ингельды Горлунг знала, что та унаследовала её дар — черные жгучие глаза не оставляли в этом сомнений. Горлунг с самого раннего возраста учила Ингельду разбираться в травах и варить зелья, Дида тоже всегда была на этих занятиях и даже неплохо варила настои и готовила целебные мази, знала все травы и их действие на человека. Но Дида не унаследовала дара Горлунг, она не понимала травы, не слышала их, а Ингельда владела этим в совершенстве. Иногда Горлунг с грустью думала, что о такой внучке мечтала Суль, но Ингельда никогда не узнает об этом, зная нездоровый интерес дочери к старым сплетням о жене Ульва Смелого, Горлунг никогда не рассказывала Ингельде о Суль.
Горлунг всегда старалась научить Ингельду применять травы лишь во благо, ибо готовить яды старшая дочь Олафа умела и сама. Иногда Горлунг с ужасом смотрела на понимающе — заинтересованный взгляд, что бросала Ингельда на ядовитые, опасные травы, она словно чуяла их. Ингельда всегда, словно исподтишка, старалась выведать у Горлунг всё о ядах, как манили они её! По прошествии лет Ингельда поняла, что от матери ей не добиться ответов и лишь ехидно улыбалась, задавая вопросы об опасных травах, глядя на каменное лицо Горлунг.
Ингельда всегда беспокоила Горлунг, ибо дочь понимала с младенчества, что в её руках дремлет сила. Она упивалась этим осознанием и всегда ставила себя выше других, в Ингельде, словно в темном омуте, сплелось всё плохое, что унаследовала она от предков: высокомерие и жестокость Торина, дар Суль, знания Горлунг, беспечность Олафа.
К 16 годам Ингельда решила, что люб ей один из хирдманнов Олафа. Красивый и развращенный Веремуд не сводил с Ингельды пронзительного, плотоядного, тяжелого взгляда серых глаз. Его внимание Ингельда принимала за признак влюбленности и грезила только о нем, не делая из этого тайны.
— Ингельда, я против твоего супружества с этим хирдманном Веремудом, — однажды не выдержав, сказала Горлунг.
— Но почему? — насмешливо проворковала Ингельда.
Дида, что сидела в углу покоя на обшарпанном сундуке, связывая сушеные травы в пучки, подняв голову, прислушивалась к разговору сестры и матери.
— Ты — дочь конунга, а он хирдманн, — спокойно ответила Горлунг.
