которыми были выложены стены и потолок этого убежища, блестели кое-где капли смолы и инея. На стене висели автоматы, ручной пулемет, бинокли и несколько связок гранат. В углу стоял самодельный столик, на нем — рация, какие-то приборы и бумаги. Нары, устланные ветками и мхом, служили одновременно скамейкой. Рядом с ними стояла небольшая печка. Когда в ней горел огонь, убежище наполнялось приятным теплом.
Над землянкой раскинулся старый, мрачный, уходящий вершинами в небо бор. Густые заросли делали его труднопроходимым. Лесную чащу окружали топи и болота. Среди непроходимых топей лениво несли свои воды Бебжа, Ленг и другие реки, тут же проходил Августовский канал. Ландшафт здесь был равнинный, однообразный. В эти топи и лесные чащи редко кто забредал. Населенные пункты были расположены далеко, и лишь немногие знали здесь проходы.
В землянке жили четверо. Рослый брюнет лет тридцати, с резкими чертами лица и орлиным носом, был командиром. Звали его Леон. Самым молодым был Яшка, паренек с взъерошенной белокурой шевелюрой, круглым лицом и добродушными глазами. Он обслуживал рацию. Был еще невысокого роста, молчаливый и худощавый шатен по имени Василий. И наконец, последний, самый старший по возрасту, среднего роста, с темно-русыми волосами, продолговатым, смуглым лицом, с усиками, с острым, пронизывающим взглядом, с движениями, которые так отличали его от других людей. У него была кличка Кубер.
В этот день жильцы землянки решили не ходить, как обычно, на разведку. Полная опасности работа и трудности лесной жизни сблизили их. Однако, несмотря на близкие отношения между ними, Леон, Василий и Яшка — трое пришельцев издалека — почти ничего не знали о четвертом, Кубере. Знали только, что он коммунист, человек надежный, проверенный, отчаянно смелый — и все. Иногда они пытались вызвать его на откровенность, расспрашивая о его приключениях, но он каждый раз отделывался улыбкой и обещал рассказать в следующий раз.
— О чем ты думаешь, Кубер? — спросил вдруг Леон. Тот взглянул на товарищей и улыбнулся.
— Да так, ни о чем… — ответил он неохотно.
— Вылазки не будет. А ты нам обещал, как только выпадет свободное время, рассказать о себе и своих приключениях, — сказал Леон, глядя ему пристально в глаза.
— Подай кисет! — обратился Кубер к Леону, а потом медленно проговорил: — То, что я расскажу о себе, о событиях и людях, связанных со мной, не будет чем-то особенным или необычным. Меня зовут не Кубер. Так меня прозвали Сильвестр и Борис. Моя фамилия Куберский, Вацлав Куберский из Тайно- Подъезёрного. Это недалеко отсюда. Мне 45 лет. В Тайно-Подъезёрном я провел свои детские годы. Наступил 1914 год. Началась война. Фронт переместился вначале в Восточную Пруссию, затем немцы вторглись в глубь России. Мне исполнилось 18 лет, и вот тогда-то все и началось…
Очередной сбор Польской военной организации проходил в поле, за деревней Тайно-Подъезёрне. Посты были выставлены далеко от места сбора, поскольку многочисленные прусские патрули рыскали по окрестностям и чуть ли не каждую ночь производили то там, то здесь обыски. Собирались в условленном месте поодиночке, как этого требовали правила конспирации.
Среди группы молодых, которые впервые пришли на конспиративное собрание, обращал на себя внимание восемнадцатилетний стройный паренек с темно-русой шевелюрой и живым взглядом. Его заинтересовала деятельность Польской военной организации. Он уже давно знал о ее существовании и искал лишь случая вступить в ее ряды, но это произошло только сегодня, июльским вечером 1917 года.
Несмотря на темноту, он узнал многих хозяев из Тайно-Подъезёрного. После нескольких выступлений было велено подойти поближе тем, кто пришел сюда впервые. Им давали конкретные поручения. Подошел наконец и паренек, сидевший до этого в одиночестве на траве.
— Фамилия?
— Вацлав Куберский из Тайно-Подъезёрного.
— Сколько лет?
— Восемнадцать исполнилось.
— Состояние имеешь?
— Нет.
— Слышал, о чем здесь говорилось?
— Слышал и хочу…
— Чего? — поспешно прервали его.
— Бить этих пруссаков…
— Успеешь, а пока будешь делать то, что мы тебе поручим. Никакого самоуправства тут не должно быть.
Ему сказали, в какой отряд его включили, кто будет его командиром и что он должен делать в ближайшее время. Затем вместе с остальными новичками он повторил слова присяги.
На следующий день, после ужина, Куберский вышел из дома, взял толстую палку и направился полем к деревне Дренство. По пути увидел густой кустарник и спрятался в нем. Ждал. Вскоре до него донеслась немецкая речь. Он крепче сжал в руке палку, напряг зрение и слух. На дороге показались два силуэта. Чуть не задевая ветки кустарника, мимо него прошел немецкий патруль.
Минул час, другой, третий. Приближался рассвет, и Куберский собирался уже возвращаться домой, когда снова услышал немецкий говор и чьи-то шаги.
Шли двое солдат. Он ждал, когда они пройдут мимо места засады. И вдруг заметил, что сзади на значительном от них расстоянии появился одинокий человек. Вначале он не мог разобрать — солдат это или гражданский. Когда тот подошел поближе, он увидел военную фуражку и винтовку. Смерил взглядом расстояние между двумя немцами и этим, который шел следом, и крепче сжал палку.
Когда немец поравнялся с кустарником, Куберский высунулся и ударил его палкой по голове. Тот упал на землю, но успел крикнуть сдавленным голосом: «Хильфе!» [4] Куберский ударил его еще раз, но эхо крика разнеслось уже так далеко, что он понял, что те двое услышали его. Он наклонился над лежащим немцем. Сорвал у него с плеча винтовку и снял подсумок с патронами. Только тогда услышал грохот выстрела и топот ног бегущего патруля. Он бросился в кусты и, лихорадочно раздвигая ветки руками, достиг вскоре поля и, не переводя дыхания, помчался в сторону деревни. Сзади доносились выстрелы, но патруль стрелял наугад, поскольку фигура убегавшего человека растворилась в темноте.
Уже светало, когда Куберский добрался до дома.
На следующий день во всей округе была организована облава и проведены обыски во многих домах. Спустя несколько дней, когда облавы прекратились, Куберский доложил командиру своего отряда о случившемся. Его отругали за самовольный поступок, но разрешили участвовать в намечаемой операции.
Польской военной организации стало известно, что в Райгруде находится немецкий склад оружия. Для проведения операции была выделена довольно большая группа людей, в нее включили и Куберского.
Не доходя Райгруда, они напоролись на засаду. Немцев было много, и поэтому пришлось отойти. Однако двое из группы попали в плен. Они-то и выдали организацию. В ту же ночь начались аресты. Утром немцы приехали за Куберским, но его не оказалось дома. Он успел бежать. Его искали по всей деревне. Немцы уже знали, что нападение на солдата возле озера Дренство было делом его рук.
Чуть ли не каждый день они обшаривали Тайно-Подъезёрне и соседние деревни в поисках Куберского. Никому не известный до сих пор сельский паренек превратился в опасного политического преступника и, как гласили развешенные повсюду объявления, его голова оценивалась в несколько тысяч марок.
— Вот так я и начал свою политическую деятельность. Меня увлекла борьба, конспиративная работа. Во имя наших целей я готов был пойти в огонь и воду. Немцы любой ценой хотели схватить меня, а я дразнил их. Иногда мне удавалось уйти у них буквально из-под носа. Однажды они неожиданно нагрянули в деревню. Я был в то время дома. Они окружили деревню плотным кольцом, расставили повсюду посты, и убежать было почти невозможно. Что делать? Я переоделся в женское платье, повязал на голову платок, взял узелок под мышку и вышел на дорогу. Миновал один пост, второй, третий. На меня не обратили никакого внимания. Так мне удалось уйти.
