смотрела вниз, на мерцавшие огни города, и нараспев читала стихи. Они звучали как заклинание, вводя ее в транс. Майя произносила слова громко, хмелея и смеясь. Она всегда смеялась, когда была пьяна. Опустошив второй бокал, Майя ощутила негу во всем теле и необычайную легкость.
В таком состоянии у нее лучше всего получалось ворожить. Для этого она описывала в тетради то, что хотела получить. Выходила небольшая зарисовка о ней самой. Майя описывала себя в желаемой ею обстановке, ощущая это желаемое почти как реальность. Она закрывала глаза и чувствовала дуновение теплого ветерка на побережье, слышала шум прибоя, ощущала лучи ласкового мадагаскарского солнца на лице и теле, и в эти минуты на ее губах появлялась счастливая улыбка.
На этой неделе у нее пропала ее любимая тетрадь. На автозаправке, когда она отлучилась в кассу, из салона ее машины вытащили сумку. Бумажник она взяла с собой, а больше ничего ценного в сумке не было. Тетрадь, ключи, документы и косметика. Майя хотела заявить в полицию о краже, чтобы легче было восстановить документы, но не успела – вечером ей позвонили с заправки и сообщили, что в кустах нашли ее сумку. Все оказалось на месте, кроме тетради. «Наверное, воришка из любопытства взял почитать ее стихи», – пришла к выводу Майя. Другого объяснения для этой нелепой кражи она не нашла. «Хорошо хоть, готический альбом цел», – порадовалась Майя. Она его из дома выносила редко.
За неимением любимой тетради Майя решила ворожить посредством нового, привезенного ей кем-то из Парижа блокнота. А что, пусть ее суженый будет французом, озарила ее идея!
Она достала с полки нарядный блокнот с Эйфелевой башней и витиеватым автографом художника на обложке, удобно устроилась на полу, в окружении подушек, и начала выводить ровные строки на бумаге. Ей представился благородный французский олигарх – высокий, молодой, с офицерской выправкой, с манерами принца Уэльского. Они идут с ним под парусом по Бискайскому заливу. Закатное солнце золотит оранжевыми бликами тихую воду, ветер играет подолом ее платья и треплет мелко завитые кудри. На яхте они с олигархом вдвоем, и вокруг – никого, только гладь залива, солнце и ветер.
В материализации олигарха была одна загвоздка. В глубине души Майя не верила, что ее персона заинтересует столь завидного жениха. И все из-за ее трезвого взгляда на жизнь, будь он неладен! Да, она хороша собой, умна, обладает отменным вкусом, но ей уже тридцать два года. Разве олигарх станет разглядывать ее богатый внутренний мир, когда на нем гроздьями виснут юные девицы с модельной внешностью?
Скрепя сердце Майя пошла на компромисс с собственным самолюбием – она решила ворожить на мужчину с достатком немного ниже, чем у олигарха, но с привлекательной внешностью и хорошими манерами. В ее грезах ничто не изменилось, в них остались та же яхта, залив и чувственный француз, разве что не столь богатый, как изначально. Он говорил ей грассирующим баритоном французские слова любви. Майя не знала французского, но слова сами собой появлялись в ее голове.
Майя стала описывать свое видение и связанные с ним эмоции. Руки ее дрожали, она чувствовала азарт, как его ощущает охотник, увлеченный загоном зверя. Закончив писать, Майя перечитала написанное еще раз, представляя свою мечту. Она достала блюдце, положила в него исписанный лист и ритуально подпалила его с четырех сторон. Листок бумаги на глазах превращался в пепел, на котором проглядывали строки. Потом она подошла к окну и вытряхнула на улицу свои сожженные грезы. Ветер задул пепел в комнату, обсыпав им Майины волосы и лицо, частичка пепла попала в бокал. Майя сочла это символичным, налила в бокал еще вина, чтобы попробовать на вкус свои мечты. Пригубив вино, она вновь оказалась на яхте, в лучах оранжевого солнца, рядом с великолепным французом.
Раздался глухой, как из преисподней, стук в дверь, распугав ее сладкие видения.
Майя одним махом опустошила бокал и, громко хохоча, со свечой в руках пошла в прихожую. В глазок она никого не увидела – на лестничной площадке была темень – вырви глаз. Щелкнула выключателем, словно от ее действий за дверью стало бы светлее. Но свет не появился даже в квартире. «Электричество отключилось?» – догадалась Майя. Такое в их доме иногда случалось из-за перегрузки сети.
– Бегемотик? – спросила она.
Иван вроде собирался куда-то уехать, так он ей и сказал в последний вечер их встречи. Она знала, что это значит. Это значит, что они расстаются навсегда. Майя и не хотела, чтобы он остался, она лишь слегка погрустнела и немного жалела, что инициатива разрыва исходила не от нее и получалось, что бросают ее, а не она. Майя считала, что нужно прекращать отношения, лишенные привкуса вечности, на самом их пике, чтобы воспоминания от них остались только приятные.
Может, он передумал «уезжать» и решил продолжить эти встречи? «Что же, у нее будет возможность взять реванш», – с этими мыслями Майя открыла дверь.
Знакомый силуэт тихо проскользнул в прихожую и мягко закрыл за собой дверь.
– Спокойно, куколка, поговорить надо.
– О чем? – Майя старалась сохранять хладнокровие, уставившись на направленное на нее лезвие ножа.
– Об этой цацке, – он ткнул пальцем в брошь в виде солнца, приколотую к ее платью. – И без спектаклей, иначе вмиг порежу. Ты ведь знаешь, что я был на войне и мне все равно.
22 мая. Санкт-Петербург
Тяжела и неказиста полицейская служба, а если ты не высокого чина и работаешь дежурным в отделении, то служба эта тяжела и неказиста вдвойне. Народ целыми днями ходит туда-сюда, входные двери по мозгам – шварк-шварк, без перерыва. И каждый – с заявлением, и каждому – «должны», потому что все грамотные стали и право имеют! Леонида Крыжечкина угораздило родиться в понедельник, тринадцатого числа. А одна гадалка в его восемнадцать лет подлила масла в огонь – сообщила, что он родился под несчастливой звездой, говоря по-научному, под «черной дырой». Леонид привык к перманентной невезухе, и, когда кривая дорожка злодейки-судьбы привела его работать дежурным в отделение, он принял ее с христианским смирением. Но этого злодейке было мало, потому как досталось Крыжечкину наипаршивейшее отделение – ближайшее к Московскому вокзалу. Сюда приезжий люд валил толпами. Обокрали в поезде, облапошили на вокзале или в их родных Мутных Грязях, и они по старой русской традиции едут в большой город искать справедливости.
Встревоженная, скандального типа гражданка принадлежала именно к этой категории граждан, она вот уже битый час стояла в приемной и требовала принять у нее заявление. Голос у гражданки был зычным и низким, выговор северным, отчего он напоминал Леониду его армейского старшину, уроженца Заполярного круга. В такие моменты Крыжечкин жалел, что не родился глухим, ибо слушать все это было дольше невыносимо.
– Я вам еще раз говорю, что не могу принять ваше заявление, – теряя терпение, повторил он.
– Вы должны! Вы просто обязаны! Я буду жаловаться!
– Ваша дочь зарегистрирована в Карелии, там же она и пропала. Вот и идите с заявлением в местное УВД.
– Моя Марина пропала у вас, в Ленинграде!
– С чего вы это взяли? Вы ее здесь видели? С таким же успехом она могла пропасть в Вологде или в Нижнем Тагиле. Почему бы вам туда не обратиться?
– Изгаляетесь? Ну, изгаляйтесь, изгаляйтесь! Я к вашему начальству пойду! Где ваше начальство?
Начальство Крыжечкина в этот момент возвращалось из управы, где получило хорошую выволочку. Полковник, услышав, что его имя-звание упоминают всуе, подошел к окошку и вопросительно посмотрел на Леонида. Он сам распорядился, чтобы тот ограничил поток заявлений. Полковник нутром почуял, что эта дамочка настроена идти до конца, а это ему было совсем некстати.
– Да вот, у гражданки дочь пропала. Не в нашем регионе, – пояснил Крыжечкин.
– Как это – не в вашем?! Очень даже в вашем! Я буду жаловаться, – пригрозила дама.
– Не волнуйтесь вы так, – теплым голосом произнес полковник, – найдем мы вашу дочку. Я лично проконтролирую!
– Вот! Вот ее фотография, возьмите! И приметы запишите.
– Это не ко мне, оставьте все у дежурного, – кивнул полковник на Леонида, собираясь идти к себе.
– Да почему я должна разговаривать с дежурным? Этот черствый, циничный бюрократ и пальцем не пошевелит!
– Таковы правила, – развел руками полковник, однако задержался – как бы эта мадам не бросилась звонить в приемную к генералу, чей номер вывешен у них на стенде.
