понимаю, безотцовщина, недостаток любви, скудные поселковые радости... А тут — смокинги, шампанское, ручку целуют... Красивая жизнь! И так хочется дать каждому встречному.
— Тебе — нет, — ударила я его под дых.
— Да мне ты и за вечную жизнь не нужна! — прошипел Андрей. — Просто противно, ты самая примитивная пэтэушница! Неразборчивая, блудливая, грязноватенькая...
Почему я не вытурила его на этот раз, не пойму. Наверное, потому, что ни в одном слове он не был прав. Меня это не задевало. Кроме того, в его бурном обличении была какая-то игра, двойное дно. Его-то самого уж никак нельзя было назвать ханжой. По Москве ходили слухи о многочисленных и именно быстротечных романах Андрея. Чего уж он так завелся? Ревнует? Тоже странно. Никаких прав он на меня не заявлял, никогда не проявил даже симпатии. Чисто творческие отношения. Я могла объяснить все это только одним — он считал меня своей собственностью. Есть у режиссеров такая болезнь — делать своими детьми актеров, операторов, композиторов, сценаристов, с которыми они работают.
— Андрей, — сказала я. — Все-таки ты слишком молод, чтобы быть моим папашей. Ей-Богу, мне есть перед кем отвечать за свои поступки. Если ты тут выступаешь в качестве мировой совести, то, согласись, для этой роли можно подыскать и более безупречного человечка. И знаешь что, давай вот как сделаем — мне было здорово и интересно работать с тобой. Я благодарна тебе за многое. Вот этот звереныш золотой принадлежит по праву тебе. Но я была актрисой задолго до того, как встретила тебя. И, смею надеяться, ею останусь. А с тобой я больше работать не буду. Даже если ты вдруг вздумаешь меня позвать. Поэтому давай расстанемся красиво. Потом будем здороваться, говорить о погоде, ругать Госкино. А можем, и не здороваться, не говорить о погоде... Знаешь, мне как-то все равно.
Он шагнул ко мне, наклонился к самому моему лицу и сказал тихо:
— Нет, милочка, по-твоему не получится. Получится по-моему. Я никогда не расстаюсь с людьми равнодушно. Или друг, или враг.
— Со мной, надо понимать, дружба не склеилась?
— Не состоялась, правильно.
— И ты будешь мне мстить? Гадости делать, сплетничать?
— Угадала.
— Мелко это, Андрей. И тебя недостойно.
— Во мне есть все! — с какой-то бравадой сказал он. — Все. Ты выбрала во мне худшее.
— Ну что ж, такая моя доля горемычная. А я тебе мстить не буду. Я просто забуду о тебе.
Мне почему-то стало вдруг так грустно. Если бы Андрей не нависал надо мной угрожающей злобной птицей, я бы даже расплакалась. Я вспомнила слова маэстро, который говорил: держись за Андрея, я вспомнила наш фильм, съемки, премьеру, фестиваль... Я не имела права вот так разрывать с Арсеньевым. Я понимала, что он — гений. Гениалиссимус. Мне Бога надо благодарить за то, что свел меня с ним. Все это я понимала прекрасно. Но было что-то сильнее меня. Не знаю, что уж я там берегла, чем уж так не могла поступиться ради благосклонности Андрея? Есть ли в жизни что-нибудь важнее самой лучшей работы?
Выходило — есть.
Андрей смотрел на меня даже с сочувствием, словно понимал мои сомнения и мой выбор и за выбор этот меня жалел.
— Значит, ты так решила? — спросил он.
— Да, — ответила я сразу, чтобы не задрожали губы и слезы не показались на глазах.
— Тогда пеняй на себя. Я тебе — враг.
Когда он ушел, я залезла под душ, и мне самой было непонятно, плачу я или это просто вода стекает по лицу...
Глава 18
Все плохо
Надоело. Никогда не думала, что мне может осточертеть эта суматошно-праздничная, яркая жизнь. Фестиваль... Кинорынок... Как я мечтала, сидя в душной Москве, что вскоре окажусь в самом центре кинематографических событий мира... Конечно, Лев не Оскар, шуму поменьше, но... Кто мог похвастаться из наших мэтров такими наградами? То-то! Дуреха. Надо было сообразить, что, несмотря на «уважение», мы все еще телепаемся на обочине мирового процесса. Не доросли, так сказать... даже китайцы, выставлявшиеся вне конкурса, чувствуют себя увереннее. А наши жмутся, как воробушки, пытаются «выдавливать раба». Просто смотреть противно. Мне кажется, что веем заметно, сколько комплексов притащили мы с собой. Да еще плохой английский, об итальянском я вообще молчу. Кроме «си» и «ариведерчи» нечего пролепетать. Вот и мнемся к переводчику, ходим стайкой, как пионеры.
Ну ладно, я после третьей рюмки становлюсь просто полиглотом, откуда что берется! Сразу весь словарный запас выплывает из дальних уголков памяти, а чего не знаю, так то жестами, улыбками, глазками... А Андрей ведь прекрасно владеет языками, а зажимается, строит умную рожу и все время извиняется за «плохой английский». Просто бесит! До каких пор мы постоянно будем извиняться? Ведь никто не приносит нам своих извинений за то, что не владеет русским. Вот и мы не обязаны...
У Андрея самомнение, так сказать, выборочное. В основном на мне срывается. Конечно, он придумал, снял, вынул из меня всю душу, добиваясь «точного соответствия», вопил на съемках, что я всего лишь «глина в его руках»... А глине — бац! — и Льва... Но теперь-то мы не на съемках, нечего режиссировать мою личную жизнь.
На самом деле у меня и своих комплексов завались, но я все-таки женщина, мне простительно. Тащила из Москвы лучшие наряды, мы ведь не нищие, можем позволить... На «Мосфильме» девчонки отпадают, когда я появляюсь. Но разве то, что их фирмы направляют в московские представительства, сравнится с моделью по спецзаказу... Не угонишься...
Хотя, наверное, это типично «совковый» менталитет — сразу оценивать чужую одежку... Пусть меня по уму встречают, по таланту, по моей симпатичной рожице... Нет, я не выпендриваюсь, правда надоело. Я здесь в центре внимания, в газетах мои портреты, а чувствую я себя на чужой свадьбе подставной невестой. Идешь по холлу, кто-то смотрит, говорит что-то вслед... А что говорит? Может, что у меня стрижка плохая или на юбке пятно... А может, восхищаются? Пойди разбери, когда они так быстро лопочут. Хватит с меня. Я хочу быть сама собой, а не картиной в раме на выставке.
Где же этот проклятый купальник? Я же брала с собой на всякий случай. Правда, в этом сезоне бикини не в моде, даже в Москве все дамы являются в бассейн в цельных... Но зачем скрывать то, чем тебя природа наградила? У меня нормальная фигура, не стыдно и показать... А эти итальянки, между нами, такие толстые... наверное, от вечных макарон. Они называют их «паста»... Как ни назови, а углеводы никуда не денутся.
Только на наш ближайший к отелю пляж я больше ни ногой. Во-первых, там на каждом шагу все те же лица, все равно что на витрине лежать, а во-вторых, мне больше не хочется, чтобы меня хватали и тащили куда-то, как селедку из воды. Вот если бы найти полудикий, самый дальний, чтоб было немножко похоже на наши неокультуренные пляжи, без всех этих прибамбасов... А может, мне посчастливится обнаружить нудистский, где все равны, как евы и адамы. Если идти все время вдоль моря, то набредешь в конце концов. А мне спешить некуда. Этот день я посвящу только себе, пусть мой гениальный соратник побесится...
Нет, все-таки я вру сама себе. Я не от Андрея хочу исчезнуть, а от Георга. Думает, если он принц, так я уже и лапки кверху...
А может, я от себя убегаю? Чтобы не встретиться с ним опять? Он ничего, конечно... Но мало ли кто мне нравится! Многие. Одни умны, другие красивы, что же теперь, в каждого влюбляться до потери пульса?
Ой, Санька, а ты не это... не влюбилась? Да нет... Вы что? Никогда в жизни!..
Разве что немножко... Просто тут атмосфера располагает. А легкий флирт всегда необходим женщине для поддержания тонуса...
Ладно, лягу на солнышке, пусть головку припечет, чтоб дурные мысли испарились. Поваляюсь, ни о
