— Потрясающе. Девушка, милая, как вас зовут?
— Здесь или вообще?
— Вообще.
— Лина.
— А здесь?
— Тоже Лина.
Странный юмор.
— Линочка, мне Москву на пять часов вечера. Это можно?
— Конечно. Ваш телефон?
— «Эксельсиор», пятнадцать, двадцать.
— Постойте, вы не Кузнецова?
— Здесь или вообще?
— Вообще.
— Вообще — да.
— А здесь?
— Сандра.
Смеется. Дошло.
— Ой, девочки мне не поверят! Надо же!
— Поверят. Запишите телефоны в Москве, а когда я буду звонить, позовите своих девочек...
Пресс-конференция, которой я и не боялась особенно, прошла тяжело. Вопросов о кино, о театре, вообще о работе было мало. А посыпались какие-то странные:
— Как вы смотрите на лесбийскую любовь?
— Как поступили бы со своим ребенком, если бы узнали, что он наркоман?
— Когда вы лишились девственности?
— Согласны ли вы с тем, что муж тоже может выступать в качестве ответчика по делу об изнасиловании собственной жены?
Я просто обалдела. Да все женщины задают вопросы. Да все серьезно. И подробно записывают ответы, просят повторить непонятные места.
— Что вы испытываете, когда смотрите на себя обнаженную?
А? Каково? Где вчерашние с их целью жизни? Что за сексуально озабоченные собрались?
— Дамочки, — говорю, — что у вас все вопросы об этом?..
— А вы стесняетесь?
— Конечно! Я не умею и не люблю рассказывать об интимном.
— Может быть, вы думаете, что детей в капусте находят? — съязвил кто-то. — Как вы воспитываете ваших детей?
И тут наш «искусствовед в штатском» выступил. Я его потом чуть не разорвала.
— Господа, синьора Кузнецова прекрасно знает, откуда дети берутся. Она замужем.
Какой тут хохот начался.
Ну, я нашему гэбэшнику под столом на ногу каблучком ка-ак наступлю. Он только охнул.
— У меня, к сожалению, нет детей, — говорю. — Но по поводу вашего вопроса о воспитании — я бы хотела воспитывать в людях не чувственность, а чувство. Понимаете, проблема минета — это не для газетной публикации, это только для двоих.
Притихли.
Мой гэбэшник чуть язык не проглотил.
Но и это еще были цветочки. А начал вдруг репортеришка тот самый сыпать какими-то двусмысленностями.
— Вы вчера весь вечер танцевали с принцем Георгом, не значит ли это начало романа?
— Это значит конец сюжета для небольшого рассказа.
— Вы знаете, что принц холост?
— Теперь знаю, спасибо.
— Вы этим воспользуетесь?
— Уже воспользовалась, мне не пришлось знакомиться с принцессой.
— Принц вчера подарил вам потрясающий букет.
Так это был он?!
— Как вы его расцениваете?
— К сожалению, не знаю сколько стоят цветы в ваших магазинах. Но это так, каламбур. Мне приятно, что мужчины дарят женщинам цветы.
Ах, шельмец, все что-то выкопать хочет!
— А можно я задам вопрос вам, синьор?
— Конечно.
— Интерес к заглядыванию в замочную скважину — это у вас с детства?
Покраснел, но чуть-чуть.
— Это моя профессия.
— Не стоит оскорблять всех журналистов, — говорю.
Словом, тяжело было.
А оттуда сразу на кинорынок.
По дороге сказала только «искусствоведу»:
— Если ты, стукачок, еще раз влезешь, я тебе привселюдно лицо набью.
Набычился. Слинял.
А на кинорынке, как на рынке — шум, гам, толкотня, крики, торгашество.
Файфман, счастливый, навстречу бежит.
— Сашенька! У нас успех невозможный! Пять киноконцернов покупают картину!
— А вам-то, Исай Константинович, хоть что-нибудь перепадет?
— Мне — только моральное удовлетворение.
— Тогда и я рада.
— Пойдемте к нашему стенду. Там сейчас самый торг. Вы будете очень кстати!
А у стенда действительно торг. Прямо аукцион какой-то. Наш чиновник из Госкино вспотел, раскраснелся, никаких инструкций на этот счет не получил, надо самому думать. А думать он не умеет. Он умеет докладывать о достигнутых успехах.
И правда, пять молоденьких представителей тащат картину друг у друга из рук, называют новые цены, делят карту мира по регионам проката. То есть картину они, конечно, в руках не держат, но есть такая бумажка, которая дает право проката. Вот из-за этой бумажки весь сыр-бор.
— Александра Николаевна! — взвыл чиновник, когда увидел меня. — Что делать? Они уже тройную цену дают, а моя бухгалтерия никогда этого не примет.
— Что, нам валюта не нужна?
— Нужна. Только куда ее потом приходовать?
— А давайте так — вы получите точно по указанию, а остальное дадим Исаю Константиновичу.
Чиновник даже руками замахал:
— Вы что?! С меня голову снимут!
Да она тебе, думаю, и так не очень нужна. Хотя, конечно, шляпу носить неудобно.
— Ну-ка, пустите меня. Что у нас тут? Вам много? Сейчас будет еще больше. А уж куда пристроить — найдете. — Поворачиваюсь к покупателям и говорю: — Господа, мне даже смешно слышать, за какие гроши вы хотите купить настоящий русский фильм. Торги прекращаются.
Чиновник чуть в обморок не свалился. Потому что покупатели от столика отошли. Повынимали свои радиотелефоны и давай хозяевам названивать. Первый подскочил американец:
— Эта сумма вас устроит?
И рисует пятизначное число.
Я ответить не успела, как француз подлетел.
— Так, фирма «Гомон», у нас старые связи с русскими. Мы очень любим русский кинематограф. Мы
