становилось плотным как кирпич и таким же тяжелым; оно нависало над Лонси и грозило обрушиться, погребая его под собой. Переборов внезапную боязнь, Лонси обернулся и посмотрел вверх.
Ничего там не было, кроме стен и окон и неба над крышей.
«Ничего там нет», – повторил про себя Лонси.
Дежурного на первом этаже подменяла девочка, дочь хозяина; она крепко спала за стойкой. Но даже и проснувшись, маленькая рескидди ничуть не удивилась бы, что кто-то отправился по делам в ночной час.
Вот и все.
Темной громадой на фоне освещенного огнями неба возвышался вокзал. Лонси подумал, что не станет сразу приниматься за дела: он слишком измучен этими днями, трудами и бедами. Нужно дать себе отдых – да, немного отдохнуть, успокоить нервы, чтобы с новыми силами приняться за строительство новой жизни.
Маг встряхнулся и решительно зашагал вперед.
Дома, в Аллендоре, он был тихим послушным мальчиком, примерным студентом, почтительным сыном, шагу толком не мог ступить, чтобы не подумать, как отзовутся о нем родители; тогдашний Лонси показался теперешнему маленьким и убогим. Он прошел через настоящие ужасы, и многое из того, что пугало прежде, стало просто смешным. В ближайшее время положение его не обещало заметно улучшиться, но Динрем Леннерау не боялся неизвестности – он боялся теней, бандитов и южных болезней, больше ничего. Имя из поддельных документов неожиданно показалось Лонси вполне подходящим. Ему нравилось думать, что он действительно стал другим человеком – спокойней, циничней и уверенней, нежели некий злосчастный господин Кеви.
«Господин Кеви, – почти со смехом подумал он, – служит себе в посольстве. А господин Леннерау, пожалуй, пойдет и выпьет немного».
Приняв такое решение, на секунду он струхнул – в кабаке могли обокрасть, вытащив последнее, и там могли быть дурные женщины и продавцы наркотиков и просто лихие полуночники с ножами. Но господин Кеви спал в своей честной постели, а господин Леннерау сообщил следующее: деньги надо держать поплотней, наркотики вредны для здоровья, а от дурной женщины он бы не отказался, только, жаль, заплатить ей нечем. При настоящем состоянии финансов позволить себе можно только стаканчик-другой чего-нибудь эдакого. А потом пойти в комнаты ожидания и провести там остаток ночи под видом путешественника, прощающегося с доброй Рескиддой.
Лонси захихикал и направился к мерцающей вдали вывеске.
...И было весело: совсем неплохо. Людей в задымленном подвале оказалось полно, они разговаривали, играли в «палочку» и в «пух-железо», один раз две пьяные компании чуть не передрались. Наблюдать было интересно. Лонси потягивал в углу обжигающую глянцевито-черную местную алензу, вслушивался в диалекты риески и пытался угадать, откуда приехал в столицу тот или иной мужлан. Один рескидди, золотобородый бык, ругался так затейливо и забавно, что половину хотелось запомнить на всякий случай. «Тоже арсеит», – насмешливо подумал маг, уставившись в стакан. Бородач на редкость изобретательно сочетал между собою всех трех Матерей, а также вторую из них, Арсет, с ее светлым воинством.
Потом к Лонси подсел кто-то из завсегдатаев и предложил сыграть в «палочку». Лонси улыбнулся: даже он имел достаточно опыта и благоразумия, чтобы не поверить шулеру. Приятно было сознавать, что тебя не сумеют обвести вокруг пальца, и аллендорец вполне доброжелательно ответил, что проигрывать ему нечего.
– Проторговались? – понимающе спросил шулер.
– Нет, что вы, – отвечал господин Леннерау, играя алензой в стакане. – Я продажами не занимаюсь... Директор экономит на командировочных.
Они вместе прокляли выдуманного директора, после чего захмелевшему Лонси стало совсем смешно. Ночь катилась к утру, южанин-шулер, кажется, уже настрелял себе дичи; он добродушно посетовал на прижимистых северян и заказал себе такой же алензы, как у господина Леннерау.
Лонси одобрил его выбор.
И подумал, обводя взглядом мутный от дыма зал, что вот это правильная, настоящая жизнь: честно работать, а потом честно отдыхать. Если бы он действительно был Динремом Леннерау, посланником по вопросам торгового права, со скупердяем-директором в Ройсте, женой и любовницей, и полным отсутствием таланта к магии – это тоже было бы совсем неплохо... «Что-нибудь делай и живи», – вспомнилось ему, но он уже забыл, кто это сказал. Лонси подумал, что очень долго пытался начать что-нибудь делать, все время и силы тратил на это и не преуспел; может, попробовать сперва начать жить?
Шулер сказал, что выпьет за его здоровье.
Лонси кивнул и улыбнулся.
Он еще пару часов просидел в кабаке, слушая откровения южанина; это ему всегда удавалось хорошо – внимательно слушать и выказывать интерес к собеседнику. Под конец шулер едва не признался ему, что он шулер: он пил и все больше горячился. Стал учить Лонси играть в «палочку», безо всяких ставок, просто так; потом, когда аллендорец еще раз поклялся, что проиграть может только пуговицы, расхохотался и от щедрот поставил выпивку за свой счет.
Аленза вовсе не была крепкой, Лонси не собирался валиться под стол; родители его пили это южное вино для укрепления здоровья и по праздникам даже угощали его самого. Но привычки ко хмелю у Лонси совсем не было, а кроме того, за последнее время он мало ел, часто и сильно уставал. В сон от алензы не клонило, но голова шла кругом. Возможно, причиной тому становился еще дым, наполнявший помещение. Ранней ночью то был обычный табак, потом – уже другие курительные травы.
– Э-э, – сказал южанин, хлопая его по спине, – парень, глаза у тебя как у рыбы. Надо бы тебе на воздух.
Лонси закашлялся и прошептал: «Да... да».
Пьяный и окончательно подобревший шулер даже помог ему подняться и выйти, больше того – сам сунул в руку Лонси его обтрепанный чемоданчик и велел не забывать вещей. Аллендорец, еле шевеля языком, поблагодарил: в глазах у него мутилось. От глотка свежего воздуха неожиданно начало тошнить, Лонси понял, что он гораздо пьянее, чем казалось, и обругал себя за глупость.
Южанин хохотнул, попрощался и скрылся, велев напоследок передавать привет жене и любовнице.
Лонси привалился к стене.
Луна скрылась, стало темно как в бочке; редкие огни ничего не освещали, точно нарисованы были на холсте мрака, а не зажжены живыми людьми... Вывеска мерцала и гасла. Тянул холодный зловонный сквозняк. Лонси стоял и пытался вспомнить, что он собирался делать и куда идти. Чемодан оттягивал руку, это немного успокаивало: несмотря на хмель, мысли двигались. «Я хотел идти на вокзал, – сказал себе Лонси. – В комнаты ожидания. Уже пора. Сейчас никто не удивится, что я пьян. Надо прийти туда до утра. Утром придут местные. На местные поезда. По делам. Будет нехорошо...»
Он отлепился от стены и медленно зашагал по улице. Вокзал был совсем рядом, это Лонси помнил твердо. Чуть ли не вот эта самая стена была стеной вокзала; оставалось только дойти до угла огромного здания, свернуть, а там никакого труда не составит найти вход.
Лонси брел, встряхивая головой и сжимая ручку чемоданчика. Ветер усиливался, в нем чудился запах воды. Должно быть, он дул с озер. Редкие деревья, притулившиеся меж домов, слабо шелестели листвой. Лонси брел и брел, потом повернул в переулок. На том конце переулка должна была оказаться широкая улица и вход в здание вокзала.
Потом Лонси снова повернул в переулок: на том его конце должна была оказаться...
И еще раз.
И еще.
Но ее там не было, сколько ни поворачивай.
Когда перед ним оказалась глухая стена тупика, аллендорец остановился. Обернулся.
Было пронзительно тихо. Ветер стих. Тускло белели оштукатуренные стены каких-то хозяйственных построек, на старой мостовой лежал мусор – доски, стекла, выломанные куски кирпичной кладки. Над крышами возвышались деревья, словно бы выгравированные на бессветном небе тончайшей иглой.
Хмель рассеялся. Лонси понял, что заблудился.
Он вздохнул и покачал головой, но унывать не стал. Чего-чего, а потеряться в Рескидде он давно уже не
