испортилось окончательно.
Почему иногда так невыносим оптимизм других? Наверно, потому, что сам ты не имеешь к нему никакого отношения. Чужое веселье всегда раздражает, когда самому тебе не до веселий. Было мгновение, когда Станислав испытал примерно такое же чувство, какое испытывает приговоренный к смерти человек, когда его ведут на казнь сквозь веселящуюся толпу. Как никогда раньше, Станислав испытал свою ненужность. В эти минуты у него было только одно желание — убежать, куда глаза глядят. Никого не видеть и не слышать. Никого и ничего! Но он не мог этого сделать, потому что жизнь человека подчиняется определенным законам — писаным и неписаным; нельзя не соблюдать законы, потому что в противном случае общество отторгнет тебя, как живой организм отторгает чужеродное тело. Станислав не мог сейчас уйти из этого дома — по крайней мере до тех пор, пока не закончится пиршество, которое еще и не начиналось.
И поэтому, когда все сели за стол, Станислав, слушая, что говорит друг, — тот провозглашал первый гост, — перелил водку из своей рюмки в стакан и долил стакан из бутылки. Софья Николаевна скользнула по лицу Станислава молниеносным взглядом и начала преувеличенно внимательно смотреть в рот своему сыну. Геннадий Егорович тоже заметил манипуляции, которые производил Станислав, и подмигнул ему; Шурочка, посмотрев на лицо своего тестя, подмигивающего кому-то, перевела взгляд на гостя, увидела стакан в его руке и понимающе улыбнулась, хотя, конечно, она не могла ничего понять.
— …Именно поэтому, — продолжал говорить Вениамин, — так неожиданно собрались мы за этим столом.
— Хороший тост, — сказала Шурочка, — ты просто оратор! Только я ничего не поняла…
— Я — тоже, — сказал Геннадий Егорович.
— А чего тут не понять, — Софья Николаевна положила Станиславу в блюдце кусочек селедки. — Веня все правильно сказал: надо выпить за человеческие обязанности. — Софья Николаевна пригубила рюмку и поставила ее на стол. — Правильно говорил Веня.
Станислав молчал. Одним махом выпив полстакана водки, он, отрешившись, вслушивался в свой организм, надеясь на то, что сейчас все изменится, что алкоголь быстро сделает свое дело, и от мрачного настроения не останется и следа.
— Что заскучал, Стас? — тихо спросил Вениамин, но все услышали эти его слова и начали смотреть на Станислава.
— Да-а, — многозначительно протянул Геннадий Егорович, — были когда-то и мы рысаками…
Шурочка выпила водку, поперхнулась, покраснела, но почти тут же храбро предложила:
— Давайте еще по рюмочке!
Вениамин взял у нее из рук бутылку, поставил на стол и отчужденным голосом сказал, обращаясь к Софье Николаевне:
— Нет, мама, ты тоже не поняла мой тост. И никто не понял. Если только Станислав… Потому-то он и решил покончить с этим делом единым махом… — Вениамин кивнул на стакан, который Станислав продолжал стискивать в руке… — Да, Стас? Верно я говорю?
— Ты говоришь верно, — ответил Станислав.
— Итак, Шурочка, мама и папа! — торжественным голосом почал Вениамин, но не закончил — в саду появилась Ольга.
Ольга была в белоснежном костюме, в туфлях на высоком каблуке, которые делали ее стройную фигуру еще более стройной и привлекательной; голубые Ольгины глаза с удивлением смотрели на Станислава. Было что-то пугающее в красоте Ольги Барабановой. Она стояла в тени молоденького дуба; тени и солнечные пятна играли у нее на лице, на белоснежном костюме, на оголенных руках…
— По какому случаю праздник? — спросила она.
— Ты пришла вовремя, — ответил Вениамин. — Ты…
Но ему снова пришлось оборвать свою фразу, потому что сестра продолжала говорить:
— Здравствуй, Стасик…
— Здравствуй, Оля.
— На обед, Оленька? Замечательно. Садись с нами, выпей.
— Обязательно выпью — минеральной воды, если есть.
— Теперь слушайте новость, — сказал Вениамин. Он сунул руку в карман — и на свет появилось уже знакомое Станиславу письмо. — Только внимательно слушайте. Я получил известие о том, что меня повысили в должности…
— Неужели? — воскликнула Софья Николаевна.
Шура смотрела на мужа широко открытыми глазами.
— Теперь я заведующий отделом промышленности и строительства горкома партии, — объявил Вениамин.
— Здорово! — воскликнула Шурочка. — Венечка, поздравляю!
— А кем ты был? — спросил Геннадий Егорович.
— Инструктором, — ответила Софья Николаевна за сына. — У тебя, Гена, девичья память!
— Поздравляю, Веня, — сказала Ольга. — Ты растешь, как…
— …тесто на дрожжах, — сказал Геннадий Егорович.
— Продолжай в том же духе, — напутствовала сына Софья Николаевна. — Я думаю, что у тебя хватит энергии для того, чтобы подняться еще выше.
— Я не карьерист, — сказал Вениамин. — Но все же давайте по этому поводу выпьем еще. Стас, тебе в рюмку или в стакан?
Услышав эти слова, Станислав мрачно взглянул на друга. Вениамин подмигнул ему, пододвинул к нему рюмку и тут же вернулся к теме, которая не была исчерпана до конца.
— В связи с вышеизложенным, должен сообщить, что мне необходимо срочно лететь в Учкент. — Вениамин смотрел теперь на жену взглядом провинившегося школьника.
— Как! — воскликнула Шурочка. — Мы только приехали!
— Выдумал, — сурово сказала Софья Николаевна. — Тогда Шурочка с детьми пусть погостит еще, — Софья Николаевна вздохнула. — Только я все равно не понимаю, почему такая спешка.
— Нет, — сказала Шурочка. — Я тоже поеду…
— Еще чего! — Софья Николаевна начала медленно вставать из-за стола.
— Я вас потом провожу, — сказал Станислав.
— Да-да, Шурочка, ты за меня не волнуйся, — Вениамин обнял жену за плечи.
— Надо привыкать, — сказала Геннадий Егорович наставительным тоном. — Теперь у твоего мужа и командировки будут, и все такое…
— Уже, — ответила на это Шурочка. — Он уже в партшколу ездит…
— Ну, вот видишь… — Геннадий Егорович тоже поднялся из-за стола. — Пойду попиликаю, что ли…
Когда старики ушли, за столом некоторое время царила пауза. Ольга задумчиво вертела в руке стакан с водой, Шурочка наводила на столе порядок, Вениамин пытался прикурить сигарету, но спички все время гасли. Станислав делал вид, что внимательно рассматривает узор на скатерти.
— Какие великие события происходят, — сказала Ольга Вениамину. — А мы тут тихо-мирно живем, без потрясений…
— Все-таки, наверно, в больнице работать очень трудно? — спросила Шурочка. — Веня, подай мне вон то блюдце…
— В любой работе есть свои сложности.
— Веня, помоги мне, — снова попросила Шурочка. — Возьми этот стул, пошли…
— Давай я помогу! — сказала Ольга.
Шурочка поспешно возразила:
— Нет-нет, не надо!
Теперь, когда они с Ольгой остались одни, Станислав нашел фразу, посредством которой можно было не только поддержать разговор, но и пустить его по другому руслу. До последней минуты Станислав не знал, о чем говорить. С самого начала он чувствовал себя не в своей тарелке, потому что и слева, и справа от него, и напротив сидели Барабановы и вели речь о своих барабановских делах. Он был один среди
