чувство станет очевидным Цутому.
Среди всех этих терзаний только мысль о том, что она любит, ни разу не была подвергнута Митико сомнению, что указывало на суть ее переживаний. Она относилась к тем людям, которые больше всего верят самим себе.
И опять Митико даже и не помышляла о том, чтобы отпустить Цутому из «Хакэ». Конечно, она надеялась сдержать свои сердечные порывы, однако в этой ее самоуверенности скрывалось желание не потерять возможности видеть его каждый день. Работа, происходившая в ее душе с целью сдержать любовь, напротив, день ото дня лишь приближала ее к любви. Постоянный интерес к любимому является наилучшей пищей для любви.
За полмесяца, проведенные под одной крышей, Митико и Цутому воскресили старые прозвища детских времен — Миттян и Тому-тян. И когда однажды Митико обратилась к нему со словами «Цутому-сан», тот удивился. Он подумал, что нечто, должно быть, тяготит ее, что какая-то тяжесть легла на ее плечи за это время, но списал все на стеснение Митико, охватывавшее ее всякий раз в присутствии Акиямы, ненавидевшего их теплые отношения. И тогда он тоже перестал звать ее детским прозвищем, но для Митико это была новая мука. Несмотря на то, что обычно они обо всем говорили откровенно, в этот раз Цутому решил промолчать. Митико расстроилась. Она забыла, что и сама ничего не объяснила Цутому, когда перестала звать его Тому-тян.
Однако любовь не может не передаться человеку, которого любят. Митико старалась избегать свиданий с ним наедине, перестала выказывать готовность угодить его прихотям. Руки Митико трепетали, когда она подавала ему чай в его комнате. И двадцатичетырехлетний парень обратил на это внимание.
Но Цутому отрицал существование этого чувства со стороны Митико. Подобное нежелание открыться себе самому, как в свое время и у Митико, было результатом того нейтрального дружелюбия двоюродного брата, воспитанного в нем с детских лет. Цутому решил: то, что он был на попечении этого дома, и стало причиной серьезного разлада между Митико и ее мужем. Он вознамерился ради Митико тайно помогать ее семье, но для нее самой это могло стать тяжкой ношей, а не благодеянием. Однажды он неожиданно сел перед Митико.
— Ну, как ты считаешь? Не пора ли мне вернуться на прежнюю квартиру?
Ответа Митико не последовало. Она и раньше обращала внимание, что Цутому что-то скрывает. О подоплеке она догадывалась, но все-таки, когда он с ней заговорил, она испугалась.
— Почему? Тебе не нравится у нас? — наконец-то вымолвила она в ответ, и неожиданно у нее покатилась слеза.
Ей стало горько оттого, что это она, из собственной прихоти, не встав на его сторону, вызвала в нем такие настроения. В слезах Митико имела смелость посмотреть прямо в лицо Цутому.
— Цутому-сан, наверное, что-то случилось, что заставило тебя думать об этом? Это все из-за того, что Акияма не рад твоему приезду? Но раз уж ты находишься в нашем доме, я постараюсь сделать все возможное, лишь бы тебе было здесь хорошо. Пусть иногда он и ведет себя глупо, не обращай на него внимания! — Она улыбнулась. — Хорошо, а?! Не станешь?
Цутому тронули ее слова. Он и раньше не сомневался, что Митико была единственной, кто заботился о нем. Но он не думал, что увидит ее в слезах. К тому же у самого Цутому не было достоинств Митико, так сильно заботившейся о нем, и про себя он знал, что склонен к дурному. Поэтому и прослезился.
— Да нет… Тут неплохо…
— Вот и отлично! Ты будешь по-прежнему заниматься с Юкико, жить на полученные от уроков деньги, не тратя их, а после окончания университета Оно примет тебя в свою фирму, ведь так?
— Ну, для такого, как я, это уж слишком…
— Вот увидишь, так и будет!
И она пустилась в бесконечные подробности о будущем Цутому. С некоторых пор для того, чтобы избежать щекотливой темы в их разговорах, она все чаще поднимала этот вопрос.
Однако, ворочаясь этой ночью в постели, Цутому не мог отделаться от мысли о двусмысленности положения Митико. Он второй раз в жизни видел, как она плачет из-за него. Первый раз это случилось во время его отъезда в Бирму. Но, сравнивая оба эти раза, он обнаружил отличие. Слезы были одинаковые. Но выражение глаз Митико изменилось.
После своего возвращения в «Хакэ» он иногда видел в ее глазах подобное выражение. В тот день, когда он приехал в «Хакэ» после долгого отсутствия и увидел Митико, в нем взыграла простодушная радость от встречи с ней, а также от того, что эта легкость передалась и Митико. Сегодня, увидев ее в слезах, он мгновенно вспомнил тот миг.
До сих пор он обращал внимание на Митико лишь бессознательно. Если бы он связал свое душевное движение со значением слез Митико, то мог бы легко почувствовать такую же самоуверенность, которую он испытывал во время общения со студентками.
Однако в нем снова взыграло уважительное отношение к сестре. Ему претила сама идея сопоставления опустившихся студенток с Митико. Сейчас Цутому, впервые оказавшемуся перед действительно понравившейся женщиной, захотелось проверить себя, и это стало для него шагом вперед.
Среди его подружек были большие оригиналки. Например, смуглая девица, с заурядным лицом, ничем от других некрасивых подружек не отличавшаяся, разве что своим заявлением, что будет любить так, как любили только в прежние времена. Она говорила всем, что любит Цутому, подолгу глядела ему в лицо. Цутому захотелось проверить, тот ли это взгляд, что и у Митико.
Когда он зашел в кафе на Канде,[33] где собирались его друзья, то его стали упрекать за то, что он долго не появлялся. Вот и его бывшая подружка пришла в сопровождении другого мужчины. Она хвастливо показала большой свиток — диплом об окончании школы европейской моды, который был составлен целиком на английском языке, и улыбнулась Цутому.
— Увлекся в последнее время красавицей сестрицей, а меня совсем позабыл… — Говоря это, она свернула диплом, как бинокль, и посмотрела через эту трубку на него. Сверкнувший в глубине «бинокля» глаз совершенно ослепил Цутому.
«Да-а, если полагать, что даже у таких женщин может быть сердце, то можно совсем потерять ясность ума, — рассуждал он про себя, выходя из дому. — В глазах, которые я видел сейчас, никакого смысла не было. Но если разобраться, то и о глазах Митико я думаю слишком много».
Неожиданно Цутому остановился. Он вспомнил слова девицы: «Увлекся красавицей сестрицей». Слухи летят на крыльях ветра, конечно, еще совсем недавно он не осознавал своего настроения, не понимал смысла выражения глаз Митико. «А не потому ли я подумал сейчас об этом, что мне самому хочется, чтобы она так ко мне относилась? — пришло ему в голову. — Не потому ли, что я сам влюблен?»
Возвращаясь поездом в Коганэи, Цутому непрерывно изучал свои чувства. В переполненном душном вагоне найденный ответ был отрицательным, но когда поезд миновал станцию Митака, людей стало меньше, в окнах чаще показывались пашни и леса, и чем ближе к «Хакэ» подъезжал поезд, тем сильнее менялось настроение Цутому: только что открытое чувство стало согревать его.
«Войду в дом, посмотрю ей в лицо, вот тогда и придет окончательный ответ», — думал он. Митико не было дома. Пустота, которую он почувствовал в этот миг, при входе в дом, определила метания его души.
И в сердце Цутому любовь пришла впервые. Он не считал любовью свой прежний флирт со студентками, да и вообще пренебрегал любовью. В сердце и мыслях вернувшегося с войны Цутому не было для нее места.
«Вправду ли я влюбился?» — думал он, входя в комнату. Это открытие опьянило его, но у него все еще было время проверить свои чувства. Он постарался вспомнить все, что ощущал после возвращения в «Хакэ». И всегда, в самых разных воспоминаниях, вставала перед ним фигура Митико. Это лишний раз доказывало, что он с самого начала любил лишь ее, и его душу обволакивал сладкий любовный трепет.
К тому же он вспоминал детские годы, то время, когда он играл с ней, приходя в «Хакэ». Когда Митико вышла замуж, ему было тринадцать лет, но теперь ему думалось, что все его воспоминания о прежней дружбе с Митико только указывают на будущую любовь.
В отличие от Митико, для которой прежняя привязанность к двоюродному брату была препятствием для любви, Цутому нашел в их детской дружбе намек на прелюдию нынешней любви. Читатель, учитывая
