– Да! – протянул Сердюков. – Родинка на спине – очень весомый аргумент для ареста.
День перевалил к вечеру, жара спадала, с моря подул ветерок. Константин Митрофанович сидел на крыльце флигеля, куда он заточил пленницу. Он попросил дворника, тот где-то раздобыл для него старый залежалый, прошлого урожая гранат, и теперь Сердюков аккуратно выколупывал из него зернышки и сосредоточенно считал их. Это занятие его успокаивало, что было весьма кстати. Ему только что удалось чуть ли не палкой прогнать прочь тетку Гирей, пришедшую навестить пленницу. Пожилая женщина снова принялась стенать и увещевать следователя, заливаясь слезами, умоляя его отпустить несчастную горбунью. Но Сердюков уже был не властен над ходом событий. Если утром он еще колебался, то теперь картина становилась иной. После его разговора с Зинаидой Боровицкой следователя разыскал городовой, посланный местным полицейским начальством с просьбой – прибыть незамедлительно. В кабинете генерала Константин Митрофанович узнал, что из Петербурга пришло по телеграфу предписание начать тщательное расследование убийства зятя действительного статского советника Гнедина. Таисия телеграфировала родителям о своем несчастье, и ее отец тотчас же предпринял решительные действия. Поэтому теперь следствие приняло совершенно официальный характер, и, как ни крути, надо было везти несчастную подозреваемую в столицу для опознания. Вот что значит – высокое родство! Был бы покойный просто каким-то Боровицким, так и прикрыли бы дельце в два счета! А так – нет, пожалуйте самое тщательное расследование, да еще проводимое самым толковым полицейским, который, как нарочно, под рукой и оказался!
Посетив генерала и получив предписание из Петербурга, Сердюков снова встретился с доктором. Следователь был полицейским, то есть человеком, который может заставить себя делать всякие неприятные вещи, но тут надобно было решить один деликатный момент, а именно, освидетельствовать девицу Гирей на предмет подлинности ее горба. Сердюков не представлял себе, как и подступиться к этой, с позволения сказать, процедуре. Поэтому он решил привлечь доктора.
Доктор без энтузиазма выслушал просьбу полицейского. Но отказаться не посмел. И вот теперь Сердюков сидел в ожидании результатов обследования.
Доктор вошел во флигель, отпер дверь, за которой томилась пленница. Полицейский остался на улице. Он чутко прислушивался к звукам, доносившимся из домика. Он ждал возмущенных криков, плача, но не услышал ничего. Через некоторое время доктор окликнул следователя.
Константин Митрофанович оставил недосчитанные зернышки граната и вошел в комнату с тяжелым чувством. Полураздетая Лия стояла спиной к двери, обхватив руками грудь. Растрепанная коса спадала на одно оголенное плечо. Она сверкнула на Сердюкова ненавидящим взором. В ее глазах стояло отчаяние, и слезы унижения помимо воли катились по ее щекам. На душе у полицейского стало муторно. Несчастная должна подтвердить подлинность своего ненавистного уродства!
– Что скажете, господин доктор?
– Только то, что естественное происхождение горба не вызывает сомнений, – буркнул доктор, которому его миссия тоже была не по душе. – Можете и сами убедиться.
– Благодарю, я вам полностью доверяю.
Сердюков бросил взгляд на искривленную спину девушки и отвел взор. И за что Господь так покарал ее? Только что это? Неужто – родинка, наподобие цветка?
– Скажите, а родинка под лопаткой у вас тоже с детства?
– Нет, я ее только что нарисовала! – зло всхлипнула в ответ Гирей. Сердюков поспешил выйти вон. Скоро на пороге флигеля показался и доктор.
– Что вы думаете предпринять далее, господин Сердюков?
Полицейский хотел ответить, но не успел. Черная тень стремительно метнулась над их головами. Следователь еле успел отпрянуть назад, под спасительную крышу флигеля, ухватив за рукав и доктора. В противном случае не избежать бы им острого клюва преданного Гудвина, кружившего над домом.
– Чертова птица! Дьявольщина! – закричал доктор и замахал руками. – Подумать только, ворон сторожит Гирей и вроде как переживает за нее!
– М-да! – задумчиво произнес Сердюков, глядя на ворона, занявшего стратегическую позицию напротив выхода из флигеля.
– Я дворника кликну с ружьем, – доктор сердито сопел и утирал платком пот с лица.
Птица словно поняла его слова и, поднявшись в воздух, тяжело полетела прочь.
Глава 17
Обомлевшая Александра Матвеевна некоторое время не могла вымолвить ни слова, когда супруги Боровицкие завершили свой сумбурный рассказ о дуэли Сергея и Анатоля. Она так испугалась за Сережу, что в первый момент решила – он убит, и поэтому ничего не могла понять. Полина Карповна твердила ей, что ничего опасного нет, доктор все сделал как надо, Сережа к вечеру или завтра вернется домой. Проникновенно заглядывая в глаза собеседнице и нежно пожимая ее руку, Боровицкая сообщила обезумевшей от страха родственнице, что ей пришлось дать кругленькую сумму доктору, чтобы он держал язык за зубами. Какая такая дуэль? Полноте! Глупость, детская ссора между мальчишками!
– Что значит ссора? – вскинулась Александра Матвеевна. – Ведь Анатоль стрелял в моего сына, он ранен! И как вы могли допустить подобное?! Что, у вас пистолеты без разбору по дому валяются? Под суд отдам мерзавца, под суд!
– Возмущение ваше совершенно справедливо и естественно, – вступил в разговор Ефрем Нестерович. – И я, как отец, как офицер, который учил их обращаться с этими злополучными пистолетами, вытрясу из моего сына всю правду, что такое меж ними произошло. Даю вам слово! Да только вы, матушка, не горячитесь. Ведь, коли дело примет официальный оборот, мы все под суд пойдем. И Сергей, как участник, – в первую очередь. И что тогда? Обоим – крепость, года на три?
– Ах, за что, боже ты мой, за что! – Желтовская заметалась по комнате. – Если он умрет, если мой сын умрет от раны… я… я…
– Александрина, не губи! – Полина Карповна рухнула на колени к ногам Желтовской. – Ради бога! Мы же не чужие люди!
Ефрем Нестерович закусил губу, глядя на унижение жены. Но вероятно, жена допускала и такой способ воздействия на Желтовскую. Та же просто остолбенела. Воспользовавшись ее замешательством, Полина Карповна ловко вложила в ладонь кузины бриллиантовые серьги, которые так нравились Желтовской.
– Не смей! – заверещала Александра Матвеевна. – За жизнь Сереженьки!..
Но ладонь сжала в кулачок.
– Поедемте сейчас к нам, и вы сами убедитесь, что Сергей, хоть и ранен, но вовсе не опасно. – Ефрем Нестерович поспешил подать Желтовской теплую шаль.
Александра Матвеевна, всхлипывая, поднялась и тяжело двинулась следом за Боровицкими. Проходя мимо комнаты Розалии, она чуть приостановилась. Дверь была притворена неплотно, видимо, гувернантка подслушивала. Уж не из-за прекрасных ли глаз Розалии Сергей подставил себя под шальную пулю?
Сережа встретил мать слабой улыбкой. Он не скрывал своей радости оттого, что остался жив, и оттого, что он поступил, как честный человек. В тот миг, когда он упал на росистую траву, он уже простился с белым светом. В это время по лесу мчался Ефрем Нестерович, предупрежденный лакеем, что молодые господа разломали ящик с пистолетами и вздумали стреляться. Полковник слышал выстрелы и бежал через лес напролом. Когда он увидел, что сын его жив и невредим, его охватила ликующая радость. Но в следующий миг его взору предстало бездыханное тело второго дуэлянта. Он подхватил его на руки и с помощью лакея, поспешившего в лес следом за ним, понес Сергея домой. Анатоль же после всего пережитого не мог стоять на ногах. Все его тело сотрясала нервная дрожь. Он присел на траву, и его вырвало.
Раненого расположили в гостиной. Срочно доставленный на дачу доктор обработал рану и сказал, что она не опасна. Две, три недели, и все пройдет. Полина Карповна и Зина хлопотали у постели Сережи. Анатоль, с трудом дотащившись до дома, заперся в своей комнате и наотрез отказывался с кем-либо говорить.
Ефрем Нестерович оставил привезенную Желтовскую рядом с ее раненым сыном, в гостиной, и поднялся к Анатолю.
– Анатоль! Открой дверь немедля!
– Оставьте меня! Оставьте меня все! – простонал сын из-за двери.
– Если ты не откроешь, я вышибу дверь! Уж коли ты набрался храбрости стреляться, так будь любезен
