уволить и взять другую, пошустрее, порасторопнее.
Ах, если бы только вышло, только бы все получилось…
В передней раздались шаги, Матильда вскочила и бросилась туда. И – о чудо, – и впрямь вышло! Запыхавшаяся, красная от беготни горничная толкала перед собою странного вида женщину.
– Вот, – с досадой на гостью прошипела горничная, – насилу нашла, она не успела уйти далеко, хорошо, дворник ее заприметил.
«Вот это вовсе нехорошо, что ее дворник видел. Ну да ладно!» – мелькнуло в голове Бархатовой.
– Послушайте, я о вас знаю, вы – Лия Гирей, Сергей Вацлавович мне о вас рассказывал. Его нет теперь и долго не будет. Я его близкий друг, и поэтому вы можете мне довериться. Не бойтесь меня, я вам помогу. Вы как тут очутились, вас следователь выпустил? – стараясь, чтобы ее голос звучал как можно мягче, доверительнее, спросила Бархатова.
– Сама ушла, – последовал короткий ответ.
– Вот это славно! – Бархатова засмеялась. – Вы хотите сказать, что убежали из-под стражи? И прямо сюда, на квартиру к господину Желтовскому? Да вы же погубите его!
– Мне некуда деваться, господин адвокат дал мне свою карточку, – тихо ответила беглянка.
– Ну, вот что! – решительно заявила Матильда. – Я чрезвычайно обеспокоена вашим визитом сюда. Боюсь, что это не пройдет незамеченным для репутации адвоката Желтовского. Но я помогу вам, я действительно вам помогу. Доверьтесь мне и ступайте со мной.
Матильда крикнула оторопевшей горничной, чтобы та подозвала ее кучера и сказала ему подать коляску к парадному входу. Да чтоб держала язык за зубами! Ради хозяина, который так к ней добр и снисходителен. Для убедительности она сунула горничной рубль. Придется и дворнику заплатить за молчание, будто и не видел он ни горбуньи, ни Бархатовой и не заметил того обстоятельства, что обе дамы уехали в коляске Матильды Карловны.
Глава 31
Надзиратель только на следующее утро вспомнил о своей подопечной. И немудрено! Революционеры попытались освободить своего товарища, взорвали часть тюремной стены, пытались организовать побег. Да только куда уж им! Не вышло! И поди-ка, как они распоясались, обнаглели! Страх божий потеряли! А шуму, шуму-то было, и нагоняй от начальства заработал. Но ничего, все обошлось, слава Богу! Бомбиста водворили в камеру, стену всю ночь заделывали.
Надзиратель усмехнулся и глянул в глазок. Но никого не увидел. Не веря собственным глазам, он вставил ключ в замок, но не успел повернуть его, как дверь подалась вперед. Он похолодел, и что-то оборвалось в его животе. Камера оказалась пуста!
Сердюков не поверил собственным ушам, когда ему доложили об исчезновении горбуньи. И уж окончательно он впал в бессильное бешенство, когда беглянку не удалось обнаружить по горячим следам – ни в первый день, ни позже.
– Куда она могла запропаститься? – горячился он. – Ведь у нее в столице и знакомых нет. Ей некуда деваться! К тому же у нее такая приметная внешность!
Однако, успокоившись, поразмыслив немного, он сообразил – у горбуньи все же нашлись знакомые. Поэтому Сердюков тотчас отправился на квартиру к Желтовскому.
– Лия убежала из-под стражи?! – только и мог вымолвить адвокат. – Но это непостижимо! Вы, вероятно, подозреваете меня в причастности к данному происшествию? Но я уверяю вас, что для меня это совершенная новость, ошеломляющая новость!
По выражению лица растерянного, потрясенного адвоката следователь понял, что побег горбуньи для него и впрямь неожиданность. Он обошел всю квартиру Желтовского, но никаких следов пребывания беглянки не обнаружил. К тому же Желтовский – человек осторожный, и, несмотря на всю предысторию его взаимоотношений с Гирей – Киреевой, вряд ли он укрыл бы ее от полиции. Откройся он – и все, конец его адвокатской практике.
После ухода полицейского Сергей Вацлавович некоторое время пребывал в полном недоумении и растерянности. Ровно до того мгновения, пока его взгляд не упал на горничную. Милая, простодушная девушка стояла красная как рак и глядела в пол.
– Да ты никак знаешь что-то?! – воскликнул адвокат.
Та всхлипнула и упала на колени. Торопясь и запинаясь, она сбивчиво поведала ему о визите обеих женщин. И даже о рубле, уплаченном ей Бархатовой за молчание.
– Вот те раз! – только и сумел вымолвить Желтовский. – Одеваться подавай, и поживее, а рубль все же себе оставь!
Через три четверти часа он уже примчался к Бархатовой.
– А барыни нет и долго не будет, – улыбаясь, заявила ее нарядная горничная.
– Что значит – долго? – рассердился Желтовский.
– А кто ж знает, – пожала плечами девица. – Недели через три, сказывали, будут. Вроде, к родне подались.
– Куда, к какой родне?
– А мне почем знать?
Горничная нагло улыбалась, и только теперь Желтовский приметил в ее ушах серьги, которые не так давно украшали ушки ее хозяйки. Тут уж не рублем дело обошлось, эта не выдаст!
А между тем, накануне в этом доме происходили лихорадочные сборы. Дворника послали за билетами на вокзал, и, когда все было готово, две нарядно одетые дамы быстро юркнули в стоявший у парадного подъезда экипаж и покатили на вокзал. На вокзале, в суете и толкотне, экипаж приблизился к поезду как только возможно близко. Носильщику вручили багаж, и одна из пассажирок, роскошно одетая, с яркой внешностью, двинулась к синему вагону первого класса. Она покачивала полными бедрами и смотрела вперед, почти не мигая. Городовой и кондуктор, стоявшие около вагона, уставились на красивую барыню. Если бы их спросили, о чем она с ними говорила, они бы не смогли ответить. Да, вроде, она о чем-то их спросила… И пока они таращились на ее высокий бюст и неотразимое лицо, обрамленное пышными локонами, за их спинами в вагон юркнула ее спутница – в широком плаще и огромной шляпе, прикрывавших некоторое несовершенство ее фигуры. Потом и красивая дама вошла в вагон, оставив после себя облако дивного аромата.
Прошли томительные три недели. Желтовский совсем изнемог, дожидаясь возвращения Бархатовой. И вот однажды, явившись снова к ней на квартиру, он услышал долгожданные слова об ее возвращении.
– Бог мой! Мати! Куда ты подевалась?! Куда пропала, душа моя! Отчего не дала мне знать? – стараясь держаться как можно непринужденнее, заговорил Желтовский, обнимая женщину и пытаясь запечатлеть поцелуй на ее розовой щечке.
– А! – она погрозила ему пальчиком. – Вот, стало быть, как надо с тобой поступать, милый друг! Как только я исчезла, да еще и без доклада, так я и стала нужна! А вот не скажу тебе, нет, не скажу! Терзайся ревностью – где я была, с кем?
Озадаченный Сергей отошел в сторонку. Ах, так, значит, игра! Не хочет говорить, хитрит. Изображает, что была с мужчиной. Новым поклонником желает пробудить в нем ревность. Стало быть, неспроста она так себя ведет. Да и цвет лица стал гораздо более загорелым. Уж не в южные ли края вы, матушка, ездили?
Вечером они отправились в Михайловский театр, слушать любимую Сережину оперу, «Травиату», итальянского сочинителя Верди. Матильда была в этот вечер чудо как хороша. Глаза ее сияли, она вся светилась от внутреннего возбуждения. Она выбрала бархатное платье цвета спелой сливы, этот густой, темный цвет был ей необычайно к лицу. А украшением к платью стал подарок Желтовского. На груди, почти у плеча, красовался нежный розовый цветок с едва заметными прожилками, искусно вырезанный из коралла, на золотой веточке, с прозрачными нефритовыми листочками, на которых мерцали бриллиантовые капли росы. Роза – во всей ее красе. И такие же розочки, поменьше, в ушках. Сергей выбрал когда-то эту брошь и серьги, поддавшись некоему непонятному внутреннему чувству. В то время Матильда ничего не знала о своей странной сопернице. А узнав, она перестала носить его подарок. Хотя иных подарков от возлюбленного у нее было превеликое множество, и они не попали в опалу. Теперь она надела старый его подарок – с явным намеком на некие изменившиеся обстоятельства.
Желтовский терялся в догадках. Вскользь, как бы невзначай, он попытался выведать у Матильды, куда
