знания секретов телесной любви, Огюст произвел ошеломляющее впечатление. Они вновь и вновь упивались друг другом, и Матильда с ужасом поняла, что Резаков околдовал ее окончательно.
После этого запоминающего свидания Резаков превратился в частого гостя в доме прекрасной вдовы. Он иногда неделями жил у Бархатовой, не отказывал себе ни в чем и помыкал прислугой, как хозяин. Когда угар первой страсти прошел, Матильда вдруг задала себе вопрос: кто этот человек, который считает себя хозяином не только в ее постели, но и во всем доме? Все попытки выспросить у Резакова, чем он занимается, на что живет, кто его родители и прочее, вызывали у молодого человека только тоску и раздражение. Он принимался острить, выбирая мишенью саму хозяйку, ее манеры, гардероб, фигуру или лицо. Матильда никак не могла взять в толк: что это за новый способ ухаживания – говорить всякие гадости? Когда она все же попыталась урезонить любовника, указав на некоторую несуразность его поведения, он тотчас же вскочил и с искаженным от ярости лицом выбежал вон. Матильда потеряла дар речи. Этим же вечером у нее началась мигрень. По первому зову явился доктор Литвиненко.
– Давненько, давненько мы с вами не виделись, – вкрадчиво произнес доктор, мягко ступая по пушистому ковру спальни. – Я рад и опечален одновременно. Видеть вас одно наслаждение, но вот видеть вас хворающей мне как доктору весьма прискорбно. Я надеюсь, что наш общий знакомый рассеял вашу хандру?
– Он сбежал, мы повздорили, – вздохнула Матильда.
С Литвиненко у нее сложились достаточно откровенные отношения.
– Что он за человек, доктор?
Матильда приподняла холодную повязку, которая прикрывала лоб и лицо.
– Честно говоря, не знаю. Теперь много таких молодых людей, живущих одним днем. Они как мотыльки, яркие сегодня, завтра их уже и нет, сгорели. Да и на что вам знать? Усладил душу и тело, да и бог с ним.
– Как вы циничны, доктор, – фыркнула Матильда из-под повязки.
– Я смотрю в корень, в самую суть, ставлю диагноз. На что он вам? Не насладились?
Доктор прищурился и насмешливо улыбнулся. Пациентка снова негодующе фыркнула, что означало согласие с вышесказанным.
– Откуда он взялся?
– Да откуда же берутся подобные люди? – засмеялся Литвиненко. – За карточным столом познакомились.
– А, так он не ваш пациент, – разочарованно промямлила Матильда.
– Да-с, увы. И, стало быть, он не придет на днях ко мне лечиться, – снова засмеялся доктор. – А вам довольно уже этого лекарства от хандры.
Доктор ушел, и после него осталось странное чувство недосказанности. Литвиненко не производил впечатление человека, заводящего случайные знакомства с сомнительными личностями.
Резаков не приходил. Матильда Карловна расстроилась не на шутку. Она не могла понять, влюблена ли она. Или просто страсть сжигает ее существо. Ее мучило чувство неудовлетворенности оттого, что она не смогла понять характер Огюста. Ей хотелось поймать эту яркую птицу, близко поднести к глазам и хорошенько рассмотреть, прежде чем решить, выпускать ее на волю или посадить в клетку.
Как-то раз она неожиданно увидела Резакова на Бассейной улице. Ей показалось, что он не один. С ним рядом находились какие-то молодые люди, которых она не рассмотрела, да они и не занимали ее. Она окликнула Резакова, но тот ее не услышал или сделал вид, что не услышал. При этом молодые люди, стоявшие рядом, тотчас быстро разошлись в разные стороны, не кивнув и не сказав друг другу слов прощания. Резаков быстро зашагал в сторону Литейного проспекта, Матильда бросилась за ним. Огюст шел, не оглядываясь, широкой поступью. Она не поспевала за ним, семеня в своих узких башмачках. Дыханию мешал тугой корсет, стягивавший ее полную грудь. Матильда не выдержала и, поборов смущение, крикнула:
– Резаков!
Он продолжал идти, не оборачиваясь, хотя ей показалось, он ее услышал.
– Резаков! Стойте же, Резаков!
Прохожие стали оглядываться и останавливаться, наблюдая за тем, как нарядная дамочка, пыхтя, как паровоз, бежит за молодым человеком. Может, чего украл? Может, позвать полицию? Один из дворников в переднике и с бляхой на груди сжалился над Матильдой и двинулся наперерез Резакову. Только тогда тот остановился.
– Господи, я же бегу за вами, кричу, неужели вы не слышите меня? – укоризненно выпалила Бархатова, едва переводя дух.
– Бежите за мной? – лениво произнес Огюст. – К чему все это?
– Полно, друг мой. – Она доверительно протянула к нему руку в перчатке. – Помиримся, возвращайтесь.
Последние слова Бархатова произнесла с усилием. Ей до сего дня никогда не приходилось просить мужчину о любви. Всегда просили только ее.
– И снова слышать ваши глупые попреки, этот мещанский бред! Увольте! Ищите себе другую собачонку, которая будет лаять то, что вы пожелаете, и лизать вам руки! Я не таков, и вы это знаете!
– Знаю, знаю, – примирительно ответила Матильда. – Полно, Огюст, прекратим ссору. Поступайте как хотите.
Резаков молчал и смотрел в сторону, показывая всем видом, что красота и соблазнительные прелести любовницы теперь вовсе его не волнуют.
– Дайте денег, – вдруг резко сказал он.
Матильда вздрогнула и несколько мгновений смотрела на него с непониманием. Вот оно что, вот на что живет любезный Огюст! Он за свои любовные утехи выставляет счет! Боже праведный! Это еще унизительнее, чем венец со стариком!
Она уже собиралась ответить ему что-то колкое, но тут Резаков взял ее за руку, и жаркая волна бросилась в голову.
– Хорошо, – едва пролепетала Матильда.
Глава 9
Получив письмо от Хорошевской, следователь полиции Сердюков пришел в большое волнение. Он еще и еще раз перечитал послание и задумался. Странная история. Как это не похоже на Андрея. Исчезнуть без следа! Это вдвойне непонятно и подозрительно.
Андрею Хорошевскому Константин Митрофанович Сердюков приходился троюродным братом. Они были знакомы с гимназических времен. И, собственно, кроме Хорошевского, у Сердюкова не имелось никакой родни. Впрочем, может, она и имелась, да только он ни с кем не общался по причине замкнутости своего характера. К Андрею он как-то прилепился душой, изредка навещал его. Хорошевский, имея добрый нрав, всегда радушно принимал родственника, мог часами беседовать с ним или не беседовать вовсе. Бывает, что молчание в компании близкого человека еще более значимо, чем разговор. Молчать тоже можно по- разному. Хорошевский умел молчать дружески и сочувственно.
Сердюков работал в полиции, а Хорошевский трудился на ниве народного просвещения. И тот и другой достойно служили обществу. Ни тот ни другой не стяжали ни славы, ни денег, ни орденов, но считали свое дело первостепенным и благородным занятием, без которого не может быть прогресса Отечества. Оба не имели семьи и полностью посвятили себя любимому делу. Казалось бы, все в их жизни предопределено и идет по некоему плану, ан нет.
Однажды Сердюков, к немалому своему удивлению, получил от кузена приглашение на свадьбу. Это было столь неожиданно, что Константин Митрофанович не поверил собственным глазам и поначалу решил, что это розыгрыш. Андрей хоть и служил инспектором классов, но не утратил детских ребячеств и иногда позволял себе разные милые шутки и весьма легкомысленное поведение: то на велосипед вскочит, то снимет обувь и бредет босиком по лужам и смеется громко и беззаботно, словно дитя. Впрочем, все вольности он допускал только вне стен почтенного учебного заведения.
Однако на сей раз это не был розыгрыш, и церемония состоялась. Сердюков поначалу чрезвычайно конфузился невесты, совсем молоденькой барышни, недавней ученицы Хорошевского. «И как это его угораздило?» – недоумевал Константин Митрофанович. Сердюкова удручало, что теперь молодая жена
