При этих словах Горшечников крякнул от неловкости. Жена публично признавалась в чувствах к любовнику. Но Софья спокойно и открыто поглядела ему в глаза. Что теперь скрывать, лгать, коли все уже сказано!
— Софья Алексеевна, я задам вам чрезвычайно неприятный для вас вопрос. Как вы сами чувствуете, это Нелидов убил своих жен, это он пытался вас утопить? — Следователь постарался придать своему голосу как можно больше мягкости, чтобы сгладить боль, которую доставлял женщине.
— Я сама задаю себе этот вопрос. Он ожидаем из ваших уст. Я отвечу вам прямо. Я не знаю. Именно данное обстоятельство и повергает меня в смятение. Я чувствую себя предателем, Иудой по отношению к человеку, которого боготворю и… — она подавила тяжелый вздох, — смертельно боюсь! Но я знаю точно, что существует некая сила, которая делает реальностью его вымыслы. Если он не убийца или убийца поневоле, то значит, надо признать наличие неких мистических субстанций, которые каким-то странным образом приходят в движение в нашем мире и обретают свою ужасную плоть.
Софья поникла головой. Ей, учителю, вещать о мистических субстанциях полицейскому чину было совершенно неловко.
— Я вижу, вы удручены, это немудрено. Я могу вам только пока сказать следующее, что очень часто настоящее преступление, самое что ни на есть реальное, может рядиться в мистические одежды. В моей обширной практике таковые случаи имелись. Я теперь вас покину, мы с вами говорим тут с самого утра, уже несколько часов кряду, вам надо отдохнуть, а мне подумать. Господин Горшечников, быть может, вы проводите меня до гостиницы?
Сердюков поклонился и направился к двери. Горшечников задергался. Наконец он попал к Софье, его не выдворили, он бы желал говорить с ней тоже!
— Ступай, Мелентий Мстиславович, с господином Сердюковым, — почти ласково произнесла Софья. — А завтра поутру придешь, и уж тогда мы с тобой наговоримся всласть! — Она горько усмехнулась. — Ступай, ступай, я не обманываю тебя! Завтра!
Горшечников приблизился к жене и оробел окончательно. К ручке приложиться или чмокнуть в щеку? Вздохнул и клюнул запястье руки.
Мужчины вышли из дому и с наслаждением после душных комнат вдохнули морозный воздух. Филипп топил от души!
Сердюков огляделся по сторонам, и Горшечников любезно указал ему направление. По дороге, слово за слово, Мелентий и не заметил, как уже принялся рассказывать следователю о странном визитере Прудкине. О его неприличном предложении, которое, увы, Горшечников принял. Но Сердюков ни словом, ни жестом не выказал своего осуждения поступку Горшечникова. Более того, тот непонятный человек, как показалось Мелентию, чрезвычайно заинтересовал полицейского.
— Так что же, говорите, такого странного вы приметили в гостинице?
— Сам не пойму, до сих пор маюсь! — сконфузился собеседник. — Стоит что-то пред глазами. То, знаете, как будто трешь и не видишь!
— Да, да, да, — следователь о чем-то размышлял. — И больше он не появлялся. И не ответил вам на ваше письмо. Из чего можно предположить, что либо вашего визитера вообще не было, и вы придумали данный персонаж, чтобы замести некие следы, — при этих словах следователя Горшечников остановился и открыл от возмущения рот. — Либо, что он и не собирался отвечать на письмо. Ему важна была только информация о беглецах. Он и не предполагал вам помогать, потому что… Вероятно, там и долга-то никакого не было. Придумал первое, что в голову пришло, чтобы вас обвести вокруг пальца, заставить себе помогать. Но кто же это? Волосы до плеч, борода и пышные усы?
— А! — вдруг возопил Горшечников. — Усы! Как же я сразу не припомнил! Усы! Когда я пришел в гостиницу и он открыл мне дверь, у него не было усов!
Глава 34
На другой день, чуть свет, Горшечников уже был на пороге дома Софьи. Он почти не спал всю ночь, ворочался и нервничал, не зная, как повести себя, что предпочесть. Благородный гнев, возмездие или милосердие? Последнее как-то предпочтительнее, вернее, оно уже само по себе получилось. Уроков в гимназии в этот день, слава богу, у него не было, и посему ничто не заполняло разум, кроме собственной семейной драмы.
Софья встретила его с кроткой улыбкой, вернее, намеком на улыбку. И эта жалкая гримаса окончательно расстроила Горшечникова и утвердила его в мысли о необходимости христианского милосердия к падшим. Вчерашний рассказ жены о ее страданиях и потрясениях произвел на Горшечникова самое что ни на есть сильнейшее впечатление. Он, правда, мало что понял, многое показалось ему маловероятным или нарочно придуманным, но, одним словом, страшная, страшная история. Но теперь, слава богу, Софья в безопасности, полиция во всем разберется, на то она и полиция. А ему, Горшечникову, выпала судьба жертвенного супруга, который прощает, любит, поднимает падшую и заблудшую, дает ей надежду на душевное исцеление и прощение грехов. Да, да, именно так. Он добр и благороден. Он по- прежнему любит жену и прощает или, верней, в ближайшее время простит ее. Если она будет вести себя подобающим образом.
Они снова будут жить под одной крышей, спать в одной постели…
— Мелентий! — резкий окрик прервал его раздумья. — Мелентий, ты словно спишь на ходу, я уже три раза спросила тебя, будешь ли ты завтракать? — Софья окрикнула мужа, как бывало и раньше. Он не то чтобы не заметил ее посреди гостиной, заметил, но так сладко замечтался!
Э, нет, дружок! Напрасно ты распустил перья. Жена-то твоя все та же!
— Изволь. Коли ты угостишь меня, я буду тебе благодарен! — Горшечников надулся и присел около стола.
— Вот и славно. Матрена, подай прибор и на Мелентия Мстиславовича! — Софья провела рукой по скатерти, разглаживая ее. — Я рада, что ты все знаешь, не надо мучиться и что-то придумывать, объяснять. Я виновата, что вышла за тебя. Я говорила тебе. Это была ошибка. Я ее готова исправить и дать тебе развод, когда тебе угодно и на каких угодно условиях.
Супруги некоторое время молча смотрели друг на друга. Софья нынче с утра выглядела бодрее. Матрена уложила ее длинные волосы в высокую прическу, с которой Мелентий привык видеть Софью много лет.
— Я вот что подумал, — начал он с расстановкой, — ты столько пережила. Но ведь теперь ты вряд ли сможешь вернуться к… — он замялся, — к этому человеку. А я не сделал тебе ничего дурного. Да, быть может, мы жили немного скучно, пресно. Но я думаю, что остроты впечатлений тебе теперь хватит надолго. — Мелентий не смог удержаться от некоторой ироничности и кольнуть Софью, но тотчас же спохватился и продолжил миролюбивым тоном: — Я полагаю, что наш брак может продолжаться. При определенных усилиях с обеих сторон, — добавил он с некоторой натугой.
— Мне трудно себе представить, как мы сможем снова поселиться под одной крышей, что скажут люди, нас на порог приличного дома не пустят! Тебя уволят из гимназии!
Софья даже засмеялась, таким нелепым ей показалось предложение Горшечникова. Она искренне подивилась, откуда у него взялась такая смелость и широта взглядов?
— Вероятно, я не сразу окажусь здесь. Быть может, мы какое-то время поживем врозь. Но я буду навещать тебя каждый день, и потихоньку все войдет в прежнее русло, — уныло заключил Горшечников.
По лицу Софьи, по ее тону он понял, что мало что изменилось в ее отношении к нему. В ее глазах он, как и прежде, жалкое ничтожество! Нет, судьба побила ее, но не научила ничему! Она все так же не желает видеть его благородства и доброты! Она, как и раньше, строит сказочные замки, но в этих замках, как выясняется, живут не прекрасные рыцари, а людоеды! Но ничего, теперь им спешить некуда, рыцаря- людоеда скоро арестует полиция. В Петербурге ее тоже никто не ждет, там тоже преступник на преступнике. Стало быть, некуда ей теперь от него бежать, как ни крути, ему, Горшечникову, вскорости достанется. Может, еще маленько побрыкается, да и успокоится наконец!
