Но собеседница не поддержала его делано шутливый тон.
– Ну, так в чем же дело, узнаю я, наконец? – Доктор затушил папиросу в пепельнице и придвинулся в Варе.
– Кажется, я в положении, – выпалила она, готовая разрыдаться.
– Вам кажется или вы уверены? – Папироса оказалась смятой резким движением мягких пальцев собеседника.
– Уверена!
– И как долго?
– Я думаю, уже два месяца!
– М-да! – протянул доктор.
То, что это был его грех, он не сомневался.
– Однако опростоволосился я! – продолжал он с досадой. – Впрочем, я думаю, мы решим эту проблему!
– Но как?
– Обычным образом, – пожал плечами Литвиненко. – В моей клинике, с соблюдением конфиденциальности. Но отчего вы не сказали мне сразу, на ранних сроках все гораздо проще!
– Да я и не поняла поначалу. А потом решила, может… может Гривину приписать, но он…
– А он и пальцем до своей невесты не дотрагивается, не так ли? – ядовито закончил фразу Литвиненко.
– Да, он порядочный человек! – Варя вся съежилась от унизительного разговора.
– Безусловно, я негодяй, совративший бедную овечку! – Доктор опрокинул в рот рюмку коньяку и продолжал: – Только сама овечка не без греха, потому что под белой пушистой шкуркой невинности спрятана такая волчица! Напомнить ли вам, мое невинное дитя, о ваших играх и фантазиях, которые вы позволяли себе в пылу любовных утех? Не всякий развращенный ум породит такое! Боюсь, порядочного молодого человека Гривина ожидают большие неожиданности на супружеском ложе!
Варвара зло посмотрела на доктора и взмахнула рукой, будто хотела его ударить.
– А вот бить меня не следует, я вам еще пригожусь! Понимаю ваше состояние и обещаю, что все устрою наилучшим образом. Единственное, что не могу вам обещать, это вернуть вас в первоначально девственное состояние, так что с будущим супругом вам будет сложно объясниться. Хотя, получив такую красавицу, а за ней такие миллионы, можно на все закрыть глаза! – И с этими словами Литвиненко жестом подозвал официанта, чтобы расплатиться.
Некоторое время они еще сидели молча, переживая неприятный разговор. Затем Литвиненко, поддерживая свою спутницу под локоток, проводил ее до экипажа. После ухода Вари Валентин Михайлович направил свои стопы в ресторан «К. П. Палкин» на Владимирском проспекте. Необходимо было разбавить и переварить услышанную новость. Однако ни суп опшо, ни седло дикой козы а-ля гранд, ни спаржа с крюшонами – ничего не могло развеять навалившейся тоски. Опрокидывая стопку за стопкой, доктор не мог избавиться от тошнотворной мысли. Ему предстояло своими руками уничтожить собственное дитя, дитя страстно обожаемой женщины. Выйдя из ресторана в изрядном подпитии, Литвиненко, все еще стремясь прогнать гнетущее настроение, слился с разнородной толпой и устремился вперед без всякой цели. Надо отметить, что подобное времяпрепровождение было ему, человеку солидному и занятому, совершенно несвойственно. Он шел, наталкиваясь на пешеходов, и тут его взор упал на яркую афишу синематографа «Люкс». Демонстрировали душераздирающую мелодраму «Грешная любовь». «Вот, сейчас для меня это именно то, что надо», – с мазохизским удовольствием отметил про себя доктор и устремился внутрь. Будучи пьян, Валентин Михайлович не замечал, что все это время по его пятам неотступно следует некий незаметный субъект. Поэтому, уже сидя в темноте зала, доктор ужасно испугался, когда посреди кинематографического действа кто-то решительно сжал его руку. Валентин Михайлович с трудом подавил непроизвольный вскрик и попытался разглядеть сидевшего в соседнем кресле человека. Толком увидеть лица ему не удалось, только зубы блеснули в зловещей улыбке. Голова доктора поникла, алкоголь улетучился мгновенно.
– Вы нас задерживаете, доктор, дело не терпит отлагательства, – тихо произнес таинственный человек.
– Но я ведь ничего не обещал наверняка, все не так просто, я… – Но доктор не смог продолжить, собеседник резко перебил его:
– Нас не интересуют ваши трудности, нам нужны деньги, много денег, постоянный источник денег, и вы должны были решить эту задачу. А как, это целиком ваша проблема.
– Но…
– Господа, вы можете не вертеть головами?! – раздался сзади раздраженный женский голос.
– Никаких «но»! – последовал злобный шепот. – Завтра к вам явится наш человек, с ним обсудите свои сложности. И помните, без глупостей! У вас нет выбора!
Человек пригнулся и скользнул в темноту между рядами кресел. Литвиненко, тяжело дыша, смотрел на экран. Со стороны могло показаться, что сентиментальный господин растроган сюжетом. Однако Валентин Михайлович вряд ли понимал, о чем фильм. Изображение мелькало, тапер извлекал из фортепьяно душераздирающие звуки, зрители упивались страданием героев, а Литвиненко – своими переживаниями.
После встречи с любовником Варя тоже пребывала в угрюмом состоянии. Она злилась и на себя, и на Литвиненко, и на своего жениха. Но более всего она боялась, что ужасная новость дойдет до ушей отца. В том, что он не простит и не поймет, она не сомневалась. Да и что прикажете понимать! Если бы тут речь шла о великой, безудержной любви! А то просто похоть, разврат, собачья свадьба, говоря словами Прозорова. Если не убьет в приступе бешенства, то запрет наглухо в Цветочном, без всякой надежды на прощение и наследство!
С такими печальными мыслями Варвара двинулась к белошвейке, которой было заказано новое шелковое белье.
После разговора в кондитерской прошло около недели. Варвара пребывала в тревожном ожидании омерзительной процедуры, которая должна была избавить ее от неприятностей. Она не знала толком, но интуитивно понимала, что с ней будут делать, и эти размышления бросали ее в жар от предвкушения боли и стыда. Литвиненко воспользовался тем обстоятельством, что Прозоров отлучился в Москву по делам и отсутствовал несколько дней. Варя нервничала, так как до свадьбы оставалось совсем мало времени. Она то уезжала в Цветочное, то возвращалась, иногда не предупреждая никого, особенно Марго, от которой строго хранила свою отвратительную тайну. Подруга отчего-то слегла, да так тяжко, что Варя опасалась, верная наперсница не поправится до ее свадьбы. Впрочем, это обстоятельство давало возможность Варе избегать частых встреч и не посвящать Маргариту в свои дела. А именно этого она и хотела.
Доктор известил свою пациентку запиской, и в назначенный день она явилась в клинику под густой вуалью и, не глядя по сторонам, быстро юркнула в здание. Все произошло именно так, как она и предполагала. В помещениях стоял неприятный специфический больничный запах. Дородная медицинская сестра, с пушком усиков над губой, уже поджидала пациентку и, не говоря лишних слов, провела в укромное помещение, где помогла раздеться. Варвару колотила дрожь.
– Возьмите себя в руки, милая! Доверьтесь доктору, он знаток в этих делах! Не вы первая, не вы последняя! Будет больно, но доктор даст вам морфий, это поможет вам пережить неприятные минуты.
Девушка слушала, пытаясь побороть озноб. Вошел Литвиненко. Буднично и отстраненно приветствовал свою любовницу как постороннюю женщину.
– Прошу вас, мадам, следовать за мной.
И они двинулись в операционную. Последующие впечатления Варя старалась выбросить из памяти навсегда. Так гадко и неловко ощущала она себя с раздвинутыми ногами, когда там копошатся чьи-то руки и доставляют ужасную, нестерпимую боль. Морфий отчего-то подействовал слабо. Несчастная крепилась изо всех сил, чтобы не кричать. Литвиненко заметно нервничал, его угнетало, что он причиняет бедной девочке такую боль. Единственно невозмутимой оставалась сестра, подававшая доктору все необходимое. Она же и успокаивала пациентку. Слыша ее низкий зычный голос, Варя поняла, что женщина не знает, кто перед ней, вероятно, она работала тут недавно, и Литвиненко специально выбрал ее в помощники для сохранения Вариного инкогнито. Наконец, кажется, подействовал морфий, и все поплыло перед глазами, заплясали
