но это странный зверь. Белая шкура и голубые глаза. Вы заметили, что у неё голубые глаза?
– Помилуйте, вы приказали мне не смотреть ей в глаза! Но вы правы, выражение странное. Постойте, я, кажется, поняла! «Сестра Ужаса»! Удивительное сходство, неуловимое, и человечье, и животное!
Аристов от волнения перевернулся на бок.
– Нам надо быть предельно осторожными, вероятно, нас ожидают необъяснимые вещи.
Когда к вечеру жара стала спадать, было решено предпринять вылазку за пределы храма, осмотреться, набрать воды. С величайшей осторожностью, оглядываясь и прислушиваясь, они прошли уже знакомым путем через лес колонн и вышли туда, где струился заветный родник. Следов львицы уже не было, хотя их собственные следы виднелись отчетливо. Набрав воды, путешественники двинулись снова искать колючки для костра и вдруг остановились как вкопанные. Черная рука с расставленными пальцами, что доселе торчала из-под песка, была крепко сжата в кулак, из которого виднелся оставленный Аристовым колючий прутик.
Глава восемнадцатая
Подавленные и растерянные, Серна и Егор вернулись в свое временное жилище. Как осмыслить увиденное? Альхор проявляет себя, но что стоит за этим, что здесь зло, а что добро? Осознание собственного бессилия и парализующий ужас наполнял души. Серафима угрюмо забилась в угол храма и замерла там, ожидая худшего. Егор, бледный и сосредоточенный, в очередной раз осмотрел ружье. Пересчитал патроны, хотя разум подсказывал ему, что ружье вряд ли поможет.
И снова подступили сумерки, забегали таинственные тени, вокруг зашуршало. Легкий писк заставил обоих вздрогнуть, как от удара бича. Он доносился из самой глубины храма, куда они не рискнули залезть по причине густой темноты и завалов.
Аристов решительно поднялся и шагнул в сторону непонятного звука. На всякий случай он бросил вперед увесистый камень, потом еще один. В ответ он услышал грохот, а вслед за этим еще более громкий звенящий звук. Он едва успел отшатнуться, как из глубины вырвалась наверх туча летучих мышей. С писком и шумом они устремились на нарушителей спокойствия. Маленькими острыми коготками мыши вцеплялись в голову, волосы, норовили захватить глаза, нос, уши. Серна и Егор с громкими криками махали руками, отдирали от себя мерзких существ. Когда стая незваных пришельцев наконец отстала от несчастных путешественников, Серафима Львовна упала на каменный пол и разрыдалась от бессилия и ощущения надвигающейся мучительной гибели.
Егор не говорил ей слов утешения, что толку, все фальшь. Смерть неминуема, она только отсрочена. Он просто гладил её по голове, как ребенка, тихонько перебирал пряди волос, которые хоть и были запутаны и полны песка, все равно оставались прекрасными, как и их хозяйка. Подлинная красота не блекнет. Аристов держал в своих руках женщину, о которой мечтал. Но не мог позволить себе ни единого недвусмысленного движения, ни единого порыва, который мог бы показаться ей оскорбительным. Чувствуя, как из глубин поднимается непреодолимое желание, он мягко отстранился и поднялся на ноги. Серна с тревогой воззрилась на него.
– Я тут подумал, что явление летучих мышей есть, несомненно, положительный знак.
– Конечно, – она понурилась. – Если бы они вырвали все мои волосы, мне не надо было бы думать, как их привести в порядок.
– Если есть мыши, – продолжал Егор, заглядывая в темнеющий завал, – и, значит, там находится, прошу прощения, и их помет. А засохший помет мы можем использовать вместо дров.
Серна застонала от приступа отчаяния и омерзения. Аристов решительно устремился в темноту, какое- то время там возился, шуршал, чертыхался. И вскоре появился, волоча кучу засохшего мышиного помета.
– Вот и славно, теперь у нас будет костер поживее прежнего!
Но Серафима не разделяла его показного оптимизма. Она сидела с опущенными плечами, руки безвольно лежали на коленях, а волосы, беспорядочной кучей свисали вдоль лица. Егор тщательно отряхнул руки, приблизился, присел рядом и стал перебирать пряди. Одну за другой, пытаясь их хоть как-то распутать и привести в порядок. Эти ласковые заботливые движения немного успокоили Серафиму Львовну. Она устыдилась своей слабости.
– Простите меня, Егор Федорович! Я постараюсь взять себя в руки, – она тяжело вздохнула. Что значит взять себя в руки? Примириться с неминуемой гибелью, покориться неведомой злой силе? – Мне бы не хотелось быть вам обузой.
– Как вы можете так говорить! Вы мне не обуза, вы… – он на секунду замолчал. – Вы моя муза! Вот, даже в первый раз в жизни удалось что-то срифмовать. Так я сделаюсь поэтом, первым поэтом Альхора!
«И последним», – добавил он про себя.
Серна улыбнулась. Эта улыбка, сверкнувшая сквозь слезы, необычайно преобразила её лицо. Вернее, именно в это мгновение, она вдруг поняла, что происходит с ней, в её душе. Страх и ужас куда-то ушли, вместо них неудержимым потоком вливалась теплота. Зачем она тут, зачем судьба бросила её в водоворот испытаний? Только за одним, чтобы оторваться от прежней обыденности, подняться над самой собой, чтобы почти уже высохшая без подлинного чувства душа ожила. Может, их жизнь уже отмерена по капле, и сколько еще их осталось, этих живительных капель? Ровно наполовину фляги? Так что же, ей так и уйти в небытие, не узнав, что есть подлинная любовь, подлинная страсть?
Серна резко обернулась к Аристову, он невольно больно дернул её за волосы, которые по-прежнему перебирал пальцами. Но она не почувствовала этой боли, она боялась иной боли, боли от потери того, чем её одарил Альхор!
– Я люблю вас, Егор Федорович, – спокойным и ясным голосом произнесла Серафима Львовна.
– Я знаю. Но не могу позволить себе оказаться непорядочным человеком и воспользоваться ситуацией, – тихим и решительным голосом ответил Егор.
Несколько мгновений они сидели молча, глядя друг на друга: она – с нарастающим разочарованием и мольбой, он – с бешеной борьбой внутри.
– Господи! Нет, я не могу больше обманывать тебя и себя! – Егор бросился к ней и обнял её целиком. – Я не могу сопротивляться своей любви! Боже, как я люблю тебя! Больше жизни!
