– Сударь, судя по тому, что вы мне уже рассказали, ваши отношения с госпожой Кобцевой носили достаточно глубокий характер, настолько глубокий, что ради нее вы собирались покинуть супругу, с которой прожили более двадцати лет в мире и согласии?
– Да. Именно так, – последовал глухой ответ.
– И вы жили в этой квартире постоянно.
– Почти, во всяком случае здесь я ночевал в последнее время чаще, нежели в собственном доме.
– А почему именно в этот вечер вы решили вернуться ночевать домой?
– К стыду моему, я по-прежнему еще женатый человек, моя жена не совсем здорова… она… она… Словом, я должен был быть дома.
– Изабелла знала об этом?
– Разумеется, я ничего не скрывал от нее.
– А от жены?
Толкушин погрузился в мрачное молчание.
– Ваша жена знала о вашем романе с госпожой Кобцевой?
– Как не знать, знала, – через силу вымолвил собеседник.
– И как она относилась к данному факту?
– Как? Как? Вы словно насмехаетесь, задавая подобный вопрос! – взъерепенился Толкушин. – Да она же жить без меня не хотела… она же…
Толкушин вдруг замолк, внутри его повисла настороженность.
– А ваша жена где находилась в это время? Вы видели ее вечером вчерашнего дня?
– Нет, мы не виделись.
– Но ведь вы ушли от Изабеллы, чтобы повидаться с женой; что же помешало вам?
– Моя жена покинула Петербург. По понятным причинам она не могла находиться в городе, ей было слишком тяжело. Я собирался писать к ней, послать за ней человека, чтобы немедля возвращалась.
– Скажите, а кто еще заходил в этот дом, кто мог посетить Кобцеву после вашего ухода?
– Кто мог посетить? – Сердюкову показалось, что пламень ревности метнулся в глазах купца. – Она жила нараспашку, многие приходили, ведь она человек театра, не монастырка! Но она не могла никого принимать на ночь глядя без меня!
– А вы какие папиросы курите? – поинтересовался следователь, заметив, что собеседник потянул из кармана серебряный портсигар и нервно закурил.
– «Дукат».
– Нет, это, пожалуй, не «Дукат». – следователь вынул из кармана небольшой окурок, найденный двумя этажами ниже квартиры убитой. – Что ж, сударь, пока ясности в этом вопросе нет никакой. Вы оказались последним человеком, который видел Кобцеву живой. Ничего не хочу пока утверждать, но вынужден взять вас под стражу, как подозреваемого в убийстве.
– Как я мог ее убить, если я ее безумно любил! – вскричал купец.
– Поверьте мне, сударь, поверьте моему опыту, данное обстоятельство иногда и является основным, решающим мотивом убийства!
Глава пятая
Дверь хлопнула, замок лязгнул, и повисла тишина. Тимофей Толкушин в изнеможении присел на единственный находящийся в его распоряжении стул. Все, что с ним происходило, воспринималось как дурной затянувшийся сон, сон по-сле глубокого похмелья, когда и впрямь привидится черт-те что. Негодование от чудовищного подозрения и боль утраты одновременно вгрызались в его душу и рвали ее на части. И в этих страданиях совсем не оставалось места для еще одного существа, для его нежной и преданной жены Ангелины Петровны, о существовании которой он почти забыл в эти мгновения. Словно и не было ее вовсе, словно не прожили они бок о бок двадцать один год. А ведь он был влюблен. Ох, как влюблен, когда сватался! И не лгал, и не кривил душой, когда шептал юной купеческой дочке о своем чувстве, которое поглотило его сразу, вмиг, как только он увидел девушку.
В Эн-ск Тимофей поехал по воле отца, именно тот и высмотрел сыну невесту в родном захолустном городишке. Манило огромное приданое, с которым можно было начать новое дело, развернуться во всю ширь. Поэтому Тимофей, как человек деловой, решил, что если даже невеста и не придется ему по душе, он не станет перечить отцу и женится. Но стоило Тимофею увидеть робкое существо с трогательной смущенной улыбкой, ясные голубые глаза, светлую косу почти до полу, так он и замер. Мысли о приданом уже не посещали его голову. Да он такую лапочку и во-все бы без денег взял!
Юная Ангелина, которую родители держали в строгости, взаперти, при виде такого молодца, каковым предстал перед нею будущий суженый, и вовсе чуть рассудка не лишилась. Кого она знала до этого? Замызганные приказчики из лавок отца? Заезжие покупатели? Местных женихов и вовсе на порог не пускали, прочь, мелюзга эдакая! Солидных же людей не доводилось привечать до сего дня. И тут вдруг такое счастье, красавец, из купеческих, молод, и деньги имеются. В Петербурге живет, манеры культурные, городские, одет по-модному: прически, шляпа, сапоги. А речи, господи, боже ты мой, какие речи, какие слова красивые! А как глаза-то блестят, и весь дрожит! С чего бы это? Или это ее саму колотит и трясет?
Молодые люди не могли скрыть возникшее чувство, да это и сложно было сделать. Ведь девушка никогда не находилась одна – то с матерью, то с няньками, прислугой. Жених приходил каждый день, приносил цветы и конфеты. Подолгу сидели за столом, пили чай, вели чинные беседы. Тимофею отчаянно хотелось вскочить, схватить Ангелину в объятия и целовать, целовать до изнеможения. Но он должен был чинно-благородно прислушиваться к разговору старших, вставлять нужное слово и поддакивать там, где требуется. Ангелина же и вовсе порой двух слов не молвила, а только улыбалась иногда. Но от этой улыбки у молодого человека голова кругом шла.
