Сговорились, назначили день свадьбы, и завертелось. Ангелина жила как в угаре. Те дни она не помнит совсем, как человек в белой горячке. И венчание уплыло из памяти. Помнит, что платье из брабантских кружев было пышное и тяжелое, корсет тугой, сдавливал грудь, мешал дышать. А внутри билось счастье, рвалось наружу. И вы-плеснулось широкой волной. Муж, а потом и родившийся сын Гриша стали для Ангелины божествами, которым она истово поклонялась. Ее любовь казалась безграничной, сумасшедшей. Ради ненаглядного Тимоши она стоически сносила дурной нрав свекрови, которая полагала, что молодая невестка слишком юна и неопытна, поэтому надлежит ее поучать денно и нощно, на каждом шагу. Как дом вести, как сына растить, как мужа любить.
Особенно злило старуху неумение молодой женщины воспитывать свое чадо. Что это за воспитание – поцелуи и слезы, слезы и поцелуи? Что это за наказание для нашалившего ребенка – укоризна матери или ее расстроенный вид. Да разве этих маленьких извергов проймешь подобным! Лучший воспитатель – розга! Вот она, как строгая и справедливая мать, своего Тимошеньку розгами секла, почитай чуть ли не каждый день. Как нашалит, так скидай штаны! Сама порола! У нее розга всегда за зеркалом туалетного столика торчала, чтобы тут же под рукой оказаться. По субботам обязательно пороть, даже если и не провинился, так, загодя, на всякий случай. Для острастки и от избытка родительской любви. На Рождество среди прочих подарков Тимоша получал в подарок розгу и берег ее, чтобы мамаше удобнее и сподручнее было его лупить. Зато вырос каков красавец, каков молодец, на радость матери! Теперь она его розгами не трогает. Другой раз клюкой своей постучит, куда придется, хоть по спине, хоть по лбу. А Тимофей, ничего, терпит. Уважает волю материнскую. Иногда только отклонится чуток, так клюка на пол скользнет. Или, ежели не в духе, на лету словит и к материной руке прижмет. Однажды только, когда уж больно загулял и себя не помнил от пьянства, Устинья Власьевна его принялась колотить клюкой, так он клюку-то схватил да и поломал надвое. Зато когда проспался, другую раздобыл, к матери виниться пришел. Клюку протянул и голову наклонил. Вот, мол, мамаша, бейте, сколько хотите! Вот как надобно правильно воспитывать сыновей!
Свекор умер почти сразу после того, как молодые поселились в огромном родительском доме в Петербурге. Тимофей, получив дело отца и приданое жены, развернулся во всю ширь. Торговля его росла как на дрожжах, барыши множились.
Странное дело человек. Когда судьба не посылает ему удачи и каждый день сумрачен и не всегда есть кусок хлеба, человек молит: Господи, хоть чуточку удачи, хоть немножко счастья, и с меня довольно! Но вот все льется рекой, а человек опять недоволен. Много радости, много довольства, душа и тело жиреют от бесконечного праздника жизни. Подступают тоска, метания, поиски смысла существования. Тимофей Толкушин в один прекрасный день вдруг ощутил, что ему чего-то не хватает. Он долго не мог понять, что за странная тоска наваливается иногда, чего неймется? И не мог найти ответа. Его горячая натура жаждала острых перемен, лихорадки, борьбы, взлетов и падений. Но судьба чудесным образом берегла его и все преподнесла на блюдечке с золотой каемочкой. Дом – полная чаша, любящая жена, верный и преданный друг, сынок, наследник, здоровый и смышленый. Это благолепие вдруг стало поперек горла. Невыносимым и скучным показался теплый и радушный доселе дом. И Тимофей стал искать остроты жизни в стороне от семейного очага.
Ангелина была потрясена, когда супруг пустился во все тяжкие. Недели не проходило, чтобы по Петербургу не расходилась молва о пьяных кутежах Толкушина сотоварищи. «Какой купец без разгула?» – недоумевала старуха свекровь на слезы невестки. Но однажды все же даже видавшая виды Устинья Власьевна, прождав сына несколько дней, вышла из себя и поколотила сына-миллионщика своею клюкой. Тут уж и клюка сломалась, и сама старуха чуть не надорвалась, дергая сына за вихры. Через три дня Тимофей очнулся и снова повторилась прежняя картина. Подарена новая клюка и получено отпущение домашних грехов. Устинья Власьевна только качала седой головой в старомодном чепце и крестила сыновний лоб с темными кудрями.
Ресторанное безумие схлынуло так же неожиданно, как и пришло. Тимофей опомнился и принялся замаливать грехи. Теперь он по воскресеньям стоял службу вместе со всей семьей, ездил на богомолья и жертвовал храмам и монастырям. Мать не нарадовалась, Ангелина снова светилась счастьем. И именно в это время у Толкушина появился новый знакомец – Леонтий Михайлович Рандлевский.
Как иногда выглядит злая судьба, рок, неминуемое несчастье? Ангелина Петровна не могла себе представить, что иногда оно имеет вид изысканного молодого человека, облик которого до сих пор ей был знаком только по модным журналам. Таких людей она не знала, хотя полагала, что они встречаются на свете, коли о них пишут и говорят. Высокий, стройный блондин, гибкий, как лоза, с глазами газели, мягким чувственным ртом, он был так красив, что в первый момент Ангелина Петровна не нашлась, что и сказать. Она и не подозревала, что на свете живут существа мужского пола с такой странной, почти женской привлекательностью. Его манеры отличались особой вкрадчивостью и мягкостью, когда он говорил, точно кошка ласкала лапой ухо. Но эта сладость образа и речи, будучи женской, была бы восхитительной, в образе мужчины являлась странной, притягательной и отталкивающей одновременно. Нет, все же скорее притягательной.
Рандлевкий оказался владельцем и режиссером маленького театра «Белая ротонда». Поэтому все его речи, все разговоры, которые теперь велись в гостиной, когда он оказывался у Толкушиных, касались тем, доселе неслыханных в этом доме. Новые пьесы, модные имена, литературные новинки, таланты актеров. Ангелина Петровна впервые с ужасом поняла, что не может в собственном доме за столом и слова вымолвить, чтобы не попасть впросак, не казаться сущей дурой. К ее изумлению, муж брался рассуждать о том, о чем не ведал, с большой охотой и страстностью. Театр и впрямь вскоре овладел душой Тимофея Григорьевича. Надо отдать дань византийскому коварству нового приятеля, который оплел купца своим очарованием, лестью и потихоньку пристрастил Толкушина к своему детищу. Толкушин стал щедро жертвовать на процветание «Белой ротонды». Благодаря его деньгам убогий театришко быстро превратился в один из самых модных и популярных театров столицы. Рандлевский мог приглашать к себе известных артистов и платить им щедро, искать новые пьесы, иногда самого странного свойства, и создавать роскошные постановки. Постепенно «Белая ротонда» стала для Тимофея Толкушина таким же привычным и родным местом, как и собственная контора или магазины.
Замкнутый, сонно-спокойный мир купеческого дома рухнул, когда стали появляться невиданные люди и слышаться неслыханные речи. Вот тогда Ангелина Петровна и ощутила с необычайной остротой свою нелепость, несуразность, необразованность. Раньше покупка обновки приносила ей удовольствие, теперь же выбор платья или шляпы превращались в сущую муку. Вдруг да опять она покажется смешной, некрасивой, неэлегантной. Вдруг опять за спиной всколыхнется недобрый шепоток и чей-то взгляд подавит усмешку? А французские слова, которые как назло вылетают из головы именно тогда, когда их надо произнести? Ведь твердила же накануне! Боже праведный! И что за наказание такое! Куда бежать, у кого просить помощи?
И тогда в ее жизни появилась Софья Алтухова, учительница и спасительница.
Глава шестая
Дело об убийстве девицы Кобцевой завязло, как сапоги в тягучей грязи. И, как ни старался Сердюков, ни тпру ни ну. Но Константин Митрофанович за долгие годы службы в полиции знал, что так бывает, что нельзя поддаваться отчаянию, опускать руки. Надо дело делать, потихонечку, помаленечку, глядь да и появится какая-нибудь зацепочка, штришок, закорючечка, выскочит деталька, которая все и прояснит. Как черт из табакерки. Надо только не зевать, а держать ухо востро, чтобы не прохлопать момента.
