брал в руки инструмент.
Зоя незаметно обнимает Мать и начинает гладить ее грудь. И прижимается к ней.
— Алеша! — кричит Мать, — хватит!
Она отталкивает Зою, подходит к домику и с силой распахивает дверь. Там — пусто… Никого.
В руках у Паши пиджак Алексея… Далеко в коридоре трезвонит телефон. Паша хватает за руку Алину и тащит ее из класса. Та идет, но оглядывается на пустой домик.
— Алеша, Алеша! — кричит Мать и вбегает туда. Но Алексея там нет. — Закройте меня, закройте… закройте меня, я вам говорю.
Виктор закрывает ее.
Глуше слышится ее крик:
— Алеша!.. Сыночек!.. Алеша!..
— Ничего у нее не выйдет, — говорит Паша Алине. — По ее морде видно.
— Ты-то откуда все знаешь? — ревниво спрашивает Алина.
Они уже на пороге класса и — уходят.
— Я — знаю… — говорит Паша. — Пошли быстрей.
— Куда?
— Пошли.
Паша и Алина у двери в мастерскую Алексея. Паша роется в карманах пиджака и, наконец, находит ключи.
— Он нам головы оторвет, — говорит Алина.
— Не оторвет, — говорит Паша, — он больше не вернется…
— Откуда ты знаешь?
— И я бы не вернулся… это такой балдеж… я тебя научу… это так здорово… даже злиться на всех перестаешь. Даже как-то больно за всех, что все такие полудурки.
— А ты — такой умный.
Между тем замки отперты, дети заходят в мастерскую, закрывая за собой дверь.
Обстановка алхимической какой-то мастерской, где ничего не понять, ничто где не поддается логике, ни о чем где нельзя догадаться: реторты, колбы, на полках книги, обломки зеркал и стекол, рамки, краски, балки, кисти, приборчики, горелки и т. д. Дети стоят, взявшись за руки, и оглядываются по сторонам.
Кругом все для них и для нас бессмысленно… Кроме одного.
Здесь на стенах, так же, как и в коридорах, висят портреты персонажей фильма.
Но только в отличие от тех, что в коридоре, черно-белых, эти цветные, и то ли выполнены по зеркалам, то ли это цветное стекло такое — но персонажи на них /Виктор, Мать, Зоя, Старуха, Заказчица, Паша и Алина/ то ли моложе, то ли совсем другие. Они — добры на них, и любят друг друга… Словно Алексею удалось увидеть в них только хорошее, что есть в каждом человеке, и показать это только хорошее.
— Это я, — говорит Алина, показывая на себя.
Паша тоже смотрит на ее портрет. На нем она лет, может, восемнадцати или двадцати, та — какой будет.
— Пожалуй, я возьму тебя в жены… — говорит он. — Если ты такая.
— Я, пожалуй, еще подумаю, стоит ли выходить за тебя.
Они стоят взявшись за руки… Где-то далеко, за дверьми слышатся автоматные очереди и сухие пистолетные выстрелы… Но как декорация.
Те звуки замирают… И появляется другой. Это то ли звук метронома, то ли звук мерно капающей воды, то ли стилизованный звук биения сердца, — ровно, методично, неумолимо отсчитывающий время.
И мы видим детей. Какие они есть. Их лица крупным планом.
